Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках - Анна Матвеева

Комарова написала:

«Ваня, это ты?»

И пока Игрок 12849 собирался с мыслями, поняла, что в ответ ей хватило бы единственного слова. Как жаль, что в нём лишь две буквы: по правилам Игры оно не принимается, а значит, ничегошеньки не стоит.

– «Поща» значит «почта», – говорит папа, глядя, как всегда, поверх очков. То есть он не всегда, конечно, смотрит на меня поверх очков, но каждый раз делает это, объясняя какую-то, с его точки зрения простую вещь (которую я никак не могу понять). Именно с таким лицом он объяснял мне, что такое параллели и меридианы и был неприятно удивлён, когда я притащила на другой день двойку по природоведению. – Читается, кстати, «пошта». Ну а НР България – это совсем просто. Народная Республика Болгария. Ясно, Анютик?

– Угу, – говорю я и иду с новыми вопросами к маме. Мне хочется знать: почему в болгарском языке все слова какие-то твёрдые, зубчатые? Ведь слоёный пирог баница – он очень мягкий, и розовое масло в крохотных пробирочках – сама нежность (так говорил кто-то из особо восторженных маминых подружек), и перевитые красно-белые кисточки мартениц не хочется выпускать из рук, такие они мягонькие на ощупь!

Диссонанс между приятнейшими явлениями болгарской жизни и суровым, рубленым языком зиял как пропасть, перемахнуть её в одиночку третьекласснице было не под силу, и родители-филологи были здесь очень в тему, хотя мама всё равно не поняла, в чём тут проблема. А я не смогла ей этого объяснить.

Вот, например, Франция и французский язык, которые влекли меня в те годы намного сильнее, не имели никаких разногласий. Всё там гармония, всё диво – и быстрота речи, и мушкетёры, и Ален Делон из набора открыток «Артисты французского кино», и мой репетитор по кличке Бонжур, и журнал ELLE, который маме дала посмотреть на одну ночь какая-то коллега. Но, увы, это были единственные контакты с Францией, которые я могла себе позволить, будучи Анютиком девятилетнего возраста. Болгария находилась ближе, не говоря уж о Чехословакии, да и выглядели эти страны вполне реально, достижимо. Я представляла, что однажды окажусь в Софии или в Праге, но о Франции даже мечтать себе не позволяла – в СССР и без меня хватало желающих там оказаться. Куда более достойных желающих!

Франция – это была потаённая мечта. А НР България периодически всплывала в разговорах взрослых как реальность. Учись как следует, будь примерной пионеркой – глядишь, и попадёшь туда однажды на десять дней.

Не зря же тётя Наташа из Тюмени несколько раз была в Болгарии: привозила оттуда не только красно-белые браслетики мартениц (их полагалось дарить любимым 1 марта, поздравляя с весной, хотя мне было жаль расставаться с такими чудесными кисточками и они лежали в верхнем ящике письменного стола от марта к марту), но и книги на русском языке с очень смешными опечатками, и те самые пробирочки с розовым маслом, и восхитительную баницу (сейчас я думаю, а как же тётя Наташа довезла её из Софии до Свердловска практически свежей? Ещё же пересадку надо было делать в Москве!). А однажды она спросила:

– Хочешь переписываться с болгарскими пионерами, Анютик?

Тётя Наташа была, конечно, странная. Кто, интересно, будучи в своём уме, такого не хочет? Да я готова была переписываться с пионерами из всех социалистических стран! (Больше всего мне, впрочем, хотелось бы переписываться с детьми из капстран, но там пионеров не было, и тётя Наташа туда не ездила.) Пока что у меня была только одна по- друга по переписке – Зора Галбава из словацкого города Тренчин. Адрес её попал ко мне по воле случая, а звали тот случай Инна Валерьяновна. Она руководила районным клубом интернациональной дружбы на ВИЗе[1], при Верх-Исетском Доме пионеров, куда меня занесла неизбывная жажда общения и новых знаний. Я ещё до школы возмечтала выучить все иностранные языки, какие только существовали в мире, и когда услышала, что на ВИЗе преподают чешский да ещё привозят в гости настоящих живых чехов, чуть не в тот же день отправилась записываться в КИД[2].

(Моё детство – парад аббревиатур.)

Инна Валерьяновна встретила меня приветливо, рассказала, по каким дням будем заниматься, и спросила, знаю ли я уже какие-то факты о ЧССР (ну вот опять!).

Я знала такие факты: что в Свердловске ходят трамваи чехословацкого производства, а ещё любила мультфильмы про Крота и умела играть в PeXeSo, вывезенное из Праги неутомимой тётей Наташей.

– Неплохо, – обрадовалась Инна Валерьяновна. – Обычно мы таких маленьких не берём, но ты, я вижу, девочка умная. Читаешь, наверное, много?

Я, скромно потупившись, призналась, что да.

– А знаешь ли ты, что такое КПЧ? – внезапно спросила Инна Валерьяновна.

Ответа на этот коварный вопрос я не знала, но тут произошло чудо. Инна Валерьяновна сидела передо мной нога на ногу, и я вдруг заметила, что у неё торчит из-под платья серый подъюбник (вот ещё одно окаменевшее советское понятие вроде «интернациональной дружбы»). Мама мне давным-давно объяснила, что подъюбники видны только у нерях, и обычно я сразу проникалась к таким женщинам и девочкам антипатией, но Инна Валерьяновна была настолько живая и милая, что я простила ей неряшество. В тот же самый момент мне как будто бы кто-то прошелестел на ухо ласковые слова:

– Коммунистическая партия Чехословакии!

И я их повторила.

– Умница! – сказала Инна Валерьяновна, показав в улыбке приятные белые зубки. – Тебя уже приняли в пионеры? Ну прекрасно! Приходи в следующую среду к пяти часам на занятия.

Вскоре я стала завсегдатаем и чуть ли не главной активисткой КИДа. Учила чешский, который совсем не так прост, как кажется, – Инна Валерьяновна рассказала на занятии, что чешский находится как бы на полпути от русского к немецкому, и Ленка Сапожникова из немецкой школы приосанилась, а я немецкого тогда совершенно не знала и приосаниваться не стала. Выписывала в тетрадку «Факты о Чехословакии». Показывала на географической карте, где находится горный массив Крконоше. Распевала вместе с другими пионерами песенки, всегда начинавшиеся с указания места действия:

На том Божилецкем мостку

Храли там две пани в костку,

Храли, храли, храли,

Аж се обехрали,

Сходили се с мостку.

Или:

На окне седела кочка,

Был хорки летни ден.

На окне седела кочка,

А коукала се вен.

Ну и конечно:

На Шумаве е долина,

А в тей долине калина…

То ли это было совпадение, то ли Инна Валерьяновна специально подбирала такие тексты для русских пионеров – этого я сказать не могу. Как не могу и удалить из памяти слова чешских песен.

Абсолютно всё в нашем КИДе Инна Валерьяновна делала сама. Никаких других сотрудников я не помню, – она отвечала и за песни, и за танцы, и за географические викторины, и за встречи делегаций чешских рабочих, приезжавших из Пльзеня в Свердловск, чтобы обмениваться металлургическим опытом.