Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх - Луи Лохнер

Через несколько дней Тиссен отправился по делам в Берлин, где оказался и Адольф Гитлер, который стал часто посещать столицу рейха. Как и положено страстному неофиту, Тиссен с гордостью сообщил Гитлеру, что удалось добиться выступления Штрассера в элитном Клубе индустрии.

«Я сам туда приеду и произнесу речь вместо Штрассера», – решил фюрер.

Так и получилось, что всем членам было разослано приглашение присутствовать при произнесении речи Адольфом Гитлером в качестве гостя дюссельдорфского клуба.

В тот день собралось гораздо больше слушателей, чем обычно. Дело в том, что для многих промышленников это была первая возможность увидеть вблизи и в привычной для них обстановке человека, о котором столько говорили в обществе и много писали газеты, правда в основном не очень лестные вещи. Ничего странного в таком притоке любопытных нет. У деловых людей не так много свободного времени, чтобы посещать шумные массовые митинги. Им удобнее и важнее повидаться друг с другом за обедом после выступления приглашенного оратора.

До сих пор большинство членов клуба голосовали за кандидатов немецкой народной партии покойного Густава Штреземана, который поддерживал политику правительства, направленную на выполнение международных обязательств и достижение взаимопонимания с бывшими противниками. Те же, кто не принадлежал к партии Штреземана, поддерживали немецкую национальную партию, демократов, консерваторов, экономическую партию или какую-то из мелких политических организаций правого толка. Некоторые промышленники состояли активными членами франко-германского комитета. Среди четырех или пяти сотен людей, пришедших в клуб вечером 27 января 1932 года, сторонников Гитлера практически не было, если не считать Фрица Тиссена и еще нескольких членов клуба.

С целью восстановить события этого часто описываемого вечера я совершил множество поездок в самые разные области Германии: посетил Эссен и Дюссельдорф в Руре, Мисбах в Верхней Баварии, Штутгарт в Вюртемберге и Берлин, где повидался с некоторыми еще живущими людьми, которые присутствовали на выступлении Гитлера. Я подробно расспрашивал их, приводя утверждения ряда публицистов, которые, как оказалось, не утруждали себя проверкой фактов.

Помимо этого, я прочитал показания, данные под присягой во время Нюрнбергского процесса людьми, известными своей независимостью и высокими нравственными принципами, официально признанными непричастными к нацизму, которые рассказали о своем восприятии речи в Клубе индустрии; изучил множество показаний по этому вопросу самих обвиняемых.

В результате складывается следующая картина.

Собравшиеся были не столько удивлены, сколько оскорблены, когда при появлении Гитлера у входа в зал раздался громкий приказ: «Всем встать!» Некоторые в растерянности действительно встали. Кто-то сделал вид, что медленно привстает, кто-то остался сидеть.

В мертвой тишине Гитлер проследовал к трибуне в сопровождении председателя вечера Фрица Тиссена и десятка нацистов в коричневых рубашках, которые застыли у него за спиной, образуя нечто вроде мрачного фона. На фюрере был смокинг дурного покроя и брюки в полоску, костюм, в котором он всегда выглядел крайне нелепо.

В течение первой половины своего выступления, длившегося два часа, он изрекал какие-то банальные истины, упоминал различные идеи и теории, ни разу не снискав аплодисментов. Общий смысл его речи можно представить по нескольким предложениям, которые Гитлер, способный говорить часами, обычно повторял по нескольку раз:

«Я считаю вопросом первостепенной важности разрушить представление о том, будто наша судьба зависит от хода мировых событий… Нет ничего, выдвинутого волей одного человека, что не могла бы изменить воля другого человека.

Поэтому неправильно утверждать, что народы формируются в зависимости от иностранного окружения. Нет, народы выстраивают свои отношения с окружающим миром в соответствии со своими внутренними силами и в той мере, в какой их развитие позволяет им использовать эти внутренние силы.

Существуют… два… тесно связанных фактора, которые мы должны различать в периоды национального упадка: во-первых, замена уравнительной идеи главенства простого большинства – демократии – идеей ценности личности; и, во-вторых, отрицание значения нации, отрицание какого-либо различия в присущих от рождения способностей, достижений и т. п. отдельным нациям.

Интернационализм и демократия – понятия неразделимые. И только логично, что демократия, которая. отрицает ценность одного человека, выдвигая вместо нее ценность совокупности всех личностей общества – чисто количественную ценность, – должна во всех нациях вылиться в интернационализм. Другими словами, утверждается, что нации не обладают никакими врожденными достоинствами, в крайнем случае признаются лишь временные различия в их культуре. То есть [считается], что нет никаких существенных различий между неграми, арийцами, монголами и краснокожими.

У людей признано, что нация позволяет руководить собой самым способным своим представителям, тем, кто создан для этой миссии, а не доверять руководство всеми сферами своей жизни какому-то случайному большинству, чуждому этой роли. Таким образом [если смотреть с этой точки зрения], на практике демократия приведет к разрушению истинных ценностей нации.

Суммируя приведенные аргументы, я вижу два диаметрально противоположных принципа: принцип демократии, которая, где бы она ни получила возможность практического применения, становится разрушительной; и принцип власти личности, которую я назвал бы созидательной, потому что достижения прошлого – всей человеческой цивилизации – можно понять, только когда признается главенство этого принципа.

Колонизация Северо-Американского континента. не является следствием каких-либо претензий высшего права в демократическом или интернациональном понимании. Она была результатом осознания права, происходящего единственно из убеждения в превосходстве белой расы, а потому и в его правах… Однако белая раса… может сохранять свое положение лишь до тех пор, пока существует различие в стандартах жизни в различных частях земного шара.»

Но хотя Гитлер явно чувствовал себя не в своей тарелке, он не потерял присутствия духа из-за первоначальной холодности слушателей. Он привык преодолевать враждебность аудиторий, даже если это удавалось не сразу.

Когда Клуб индустрии, оценивший это выступление как политическое, принял решение не рассылать, как было принято, его текст членам клуба, официальное издательство нацистов «Ээр Ферлаг» издало речь Гитлера в виде памфлета на 31 странице. Вряд ли в целях экономии издатели исключили примечания «аплодисменты», «восторженные аплодисменты», «бурные аплодисменты» или восклицания «Браво!». Только на 19-й странице памфлета встречается в скобках слово «аплодисменты».

Гитлер изложил свою идею о том, что экономический спад всегда наступает в результате слабости государства, а не наоборот; что экономика может развиваться лишь тогда, когда уже имеется крепкое и сильное государство. Те, кто считает, что «по общему мнению» корнем всех бед Германии является Версальский договор, ошибаются, заявил он.