Кошка в светлой комнате - Александр Бушков

– Разбегайся! – заорал кто-то.

По склону прямо к столу неслась, размахивая дрекольем ивоинственно вопя, кучка людей. В переднем я сразу узнал Штенгера. Телохранителичернорясного торопливо вытаскивали из-под курток дубинки и кастеты, смыкалисьвокруг своего вождя. Зеваки мгновенно рассыпались.

И грянул бой. Били в песи, крушили в хузары. Силы былипримерно равны, обе группы явно знали толк в рукопашной – вряд ли это былапервая стычка. Стол перевернули сразу же, зеленая отрава полилась на мертвых,замелькали палки и кулаки, сплелись в клубок апостолы Абсолютного Скотства ипророки эвтаназии. Кто-то уже лежал, кто-то, согнувшись, выбирался из свалки, упроповедника рвали с шеи крест, Штенгер размахивал колом…

Рядом хлопнул выстрел, второй, третий.

– Команда! Мотаем! – завопил кто-то.

Дерущиеся кинулись в разные стороны – видимо, и это было имне впервой. Потоптанные вскакивали и резво бежали следом. Кати перезаряжалапистолет.

– Я же тебе говорила, – сказала она. – Ничегохорошего. Поехали?

– Поехали, – сказал я. – К Штенгеру. Побеседуем.

– Значит, так, – наставлял я, когда мы поднимались полестнице. – Жди здесь. Если он выскочит, продемонстрируй ему пистолет изагони обратно.

– Что ты затеял?

Не ответив, я позвонил.

Дверь открыл сам Штенгер, заработавший в битве великолепныйсиняк под левый глаз. На его лице медленно гасла слащавая улыбочка,предназначенная для кого-то другого. Он был по пояс гол, взъерошен, в рукедержал коробочку с пудрой – приводил себя в порядок. Апостол Штенгер. Мессия.

– Чем обязан? – недоуменно спросил он, пряча пудру заспину. – Я, право…

Я протиснулся мимо него и пошел прямиком в комнату. Онтащился следом, бормоча, что ему некогда, что к нему должна прийти дама и онпри всем желании не может уделить мне времени. В комнате пахло духами и хорошимконьяком, повсюду валялись четвертушки сиреневой бумаги, исписанные бисернымстарушечьим почерком. Я поднял одну с кресла.

На крыльях не подняться

нам до Луны,

совсем другим приснятся

цветные сны…

– Вы еще и поэт? – сказал я.

– Все-таки, чем могу… – начал он, останавливаясь передомной.

– Молчать, – сказал я, смахнул с кресла бумаги и сел.Достал пистолет, снял его с предохранителя и положил на стол. Демонстративнопосмотрел на часы. Штенгер молча разевал рот.

– Это – для того, чтобы вы поняли, что делосерьезное, – кивнул я на пистолет. – Вы расскажете мне все, что вамизвестно о вурдалаках.

– Но, Алехин…

– У меня мало времени, – сказал я.

Рассыпав пудру, Штенгер с бегемотьей грацией прянул к двери,распахнул ее. Я не видел Кати, но там все было в порядке – пиит захлопнул дверьи задом пятился в комнату, нещадно топча свои сиреневые вирши.

– Даю вам минуту, – сказал я. Жалости у меня к нему небыло – слишком многое приходилось вспомнить. – Вы расскажете мне все, чтовам известно о вурдалаках.

Довольно долго мы смотрели друг другу в глаза. И наконец онотвел взгляд.

– Хорошо, – сказал он. – Можно, я оденусь? Ивыпить бы…

– Валяйте, – разрешил я. – Только без фокусов.

Он ушел в другую комнату, захлопал там дверцами шкафа. Явышел на площадку и поманил Кати:

– Иди, садись, только не вмешивайся.

К нам вышел Штенгер с большой буквы – вальяжный, приодетый ипричесанный.

– Вот, – сказал он, бросив передо мной свёрнутый втрубку лоскут ткани. – Больше у меня ничего нет.

И глотнул прямо из горлышка, обливая крахмальный пластрон. Яразвернул лист. Это была карта континуума и в то же время карта острова – егоочертания повторялись и здесь, но если верить проставленному в милях масштабу,созданный пришельцами мирок был больше острова раз в тридцать. Этакая чечевичкасто двадцать миль на девяносто. Прекрасная карта с дорогами, четкими надписями:«Город», «Ревущие Холмы», «Мохнатый Хребет», «Вурдалачьи Леса», указаны дажемало-мальски крупные лесные тропы, родники и форпосты Команды. Кати заглянула мнечерез плечо и восхищенно ахнула.

– Иди в машину, я скоро, – сказал я ей. Она вышла,прижимая карту к груди.

– Откуда у вас это, Штенгер? – спросил я. – Укралинебось?

– Джулиана дала, – сумрачно ответил он, допивая остаткиконьяка. – А к ней, по-моему, карта попала от Мефистофеля, я точно не знаюи не собираюсь выяснять…

– От кого?

Выслушав его довольно долгий рассказ, я удивился не нашутку. Оказалось, что наряду с вурдалаками, драконами и таинственнымиобитателями отдаленных окраин, о которых рассказывают то ли глупые, то листрашные небылицы, существует еще некий Мефистофель. Живет он неизвестно где,появляется когда каждый день, когда раз в год, обладает способностями, которыхнет и не может быть у обыкновенных людей, все знает, всех видит насквозь, задаетнепонятные вопросы, и, хотя никому вроде бы не причинил вреда, бытует стойкоемнение, что лучше от него держаться подальше. Сам Штенгер лицом к лицувстречался с ним всего раз, месяц назад, чисто случайно, и улизнул переулкамипод первым пришедшим в голову благовидным предлогом.

Окончательно добило меня то, что по всем приметам этот ихМефистофель как две капли воды походил на таинственного незнакомца,беседовавшего со мной у обломков «Орлана», и это навело на мысль, от которойстало жарко: неужели я в первые же часы пребывания здесь встретил одного изпришельцев, сыгравшего со мной шутку? Его способности, превышающиечеловеческие, его осведомленность в географии… Остается надеяться, что это непоследняя наша с ним встреча.

– Мефистофель вам сам сказал, что его так зовут, или этопрозвище?

– Так его у нас называют.

– Логично, – сказал я. – И метко. Прощайте,Штенгер.

На лестнице я подумал, что и Штенгер, и проповедник, всущности, глубоко несчастные люди. Можно и должно их презирать, но трудноненавидеть. Два несомненно умных человека познали свой мир и сломались, невыдержали, показалось, что жить не для чего. То, что у них есть последователи,не удивительно. Удивительно, что их терпят. На месте Ламста я давно перепоролбы недоумков в холщовом, а Штенгеру с проповедником сунул в руки по лопате изаставил заняться делом. Яму, что ли, копать. А потом закапывать. Жизнь отэтого не стала бы прекраснее и благолепнее, но смертей, разбитых судеб иглупостей поубавилось бы…

Кати сидела, развернув карту. Глаза у нее сияли. Онанеохотно отложила лоскут и включила мотор.

– Насколько я понимаю, ты везешь меня к вам? – спросиля.