Кошка в светлой комнате - Александр Бушков

Естественный катаклизм мог бы уничтожить вертолет РудиБауэра, беспилотники и даже спутник, но никакой катаклизм не смог бы усадить чистенькогои невредимого Бауэра рядом с растерзанным «Орланом». Не «что-то», а «кто-то». Ине важно, десятирук он или шестиног, в каких лучах он видит, похож он на насили нет. Это не важно. Главное – он есть, и он действует.

Не зря при виде Бауэра сам собою всплывает эпитет«опустошенный». Высосанный, выжатый. В это нелегко поверить, но верить придется– этот мир, этот город вовсе не мир и не город, а гигантский стенд, на которомкто-то могущественный изучает человечество, пользуясь информацией, извлеченнойиз мозга Бауэра – вполне возможно, не высосанного и не вскрытого, а попростуврезавшегося в звездолет пришельцев и погибшего. Не нужно с самого началадумать о НИХ так уж плохо.

Что ж, первая гипотеза не всегда истинна, но и не всегдаошибочна. Можно не попасть в десятку, расстреляв обойму, а можно и влепить вяблочко с первого выстрела. Смотря какой стрелок, смотря какая мишень. Смотрякакое оружие – все важно.

Разумеется, есть и неувязки. Непонятно, почему убийствоКеннеди дано через восприятие какого-то скучающего газетера. Непонятно, откудавзялся город белых ночей из моей первой галлюцинации. Непонятно, какую рольиграет незнакомец, творивший из воздуха стулья, откуда взялись вурдалаки иохотники на них. Что ж, существование всего этого можно объяснить и так –исследователь комбинирует, работает с материалом, синтезирует, пытаясьдобиться… чего? А бог его знает, черт его разберет.

Дверь в кухню тихо отворилась. Передо мной стояла Джулиана.

– Привет, – сказал я. – Чем порадуешь?

– Я ухожу. Ты уходишь тоже, или тебе еще нужно прятаться?

– Не знаю. Не уходи, есть разговор.

Джулиана молча повернулась и пошла к выходу. Напяливаякуртку, я побежал следом, догнал ее уже на лестнице, схватил за локоть:

– Подожди.

– Ну что еще?

– Мне нужно попасть в лес, к… к вашим.

– Зачем?

– Нужно, если прошу.

– Думаешь, что если ты меня не убил, то можешьраспоряжаться? И напрасно ты меня не убил. Я не хочу жить.

– Глупости. Ты должна хотеть жить. Ты человек.

– Я не человек.

– Ерунда. Все вы здесь люди, только вас заставили играть вкакую-то нелепую игру…

– Иди ты к черту, Алехин, – сказала Джулианаустало. – Обратись к Штенгеру, если тебе так приспичило, а меня оставь впокое. Я уже ничего не хочу, понимаешь? Я не хочу оставаться вурдалаком и неверю, что смогу превратиться в человека. Я сгорела, как многие, поздно. И чтоменя больше всего угнетает. – не могу убить себя сама. Сил не хватает.Может быть, повезет, выследят… Все. Не ходи за мной, не хочу.

Поздно, подумал я, ведь и правда поздно, ай-ай… Я тоже вышелна улицу. Там было тихо и пусто, стояло ведро, лужи высохли, и ведь кто-тосейчас надевал кольчужный ошейник и защелкивал патроны в обойму. Всякая войнастрашна, но страшнее всего – глупая война, бессмысленная. И высшаянесправедливость войны в том, что на ней убивают…

Джулиана шла к своей шикарной машине, а я смотрел ей вслед идумал про то, что никогда еще не видел таких красивых.

Потом я заметил человека, зачем-то вставшего посреди улицы,я посмотрел на него мельком, вгляделся, узнал длинную серую шинель, прямую, каксвеча, фигуру капитана Ламста и не видел ничего, кроме вытянутой руки ибольшого черного пистолета, слишком тяжелого для тонких длинных пальцев.

Выстрел грохнул, дробя стеклянную тишину, вслед за нимраздались другие, эхо испуганным зайцем металось по улице, отскакивало от стени не могло найти выхода. На противоположной стороне улицы появился еще одинчеловек с поднятым на уровень глаз пистолетом. Откуда-то длинно строчилавтомат.

Не помню, как она падала. Скорее всего, я вообще не виделэтого. Я опомнился, стоя возле нее на коленях, руки у меня были в крови, япытался поднять ее голову, а в ушах надоедливо звучала старая детскаясчиталочка:

– Вышел рыцарь из тумана, вынул ножик из кармана…

Ко мне подошли, и я поднял голову. Надо мной стоял капитанЛамст в своей дурацкой шинели, идеальный перпендикуляр, увенчанный фуражкой, ия поднялся, схватил его за отвороты, притянул к себе, мое лицо, наверное, былострашным, а он смотрел на меня спокойно и устало, глаза у него были красные изапухшие. Меня для него не существовало. Был только рыжий карьер и зеленыеброневики, дело и сон урывками. Я не мог его ударить.

– Мать вашу так, – сказал я. – Ну что вы наделали?

– Мы застрелили вурдалака, – сказал Ламст, глядя сквозьменя воспаленными глазами. – Это наша работа, вы понимаете? Мы не можеминаче, кто-то должен, понимаете вы это?

– Вышел рыцарь из тумана… – сказал я. – Ламст, выкогда-нибудь слышали про чудака, дравшегося с ветряными мельницами? Он ведьпроиграл не потому, что сломал копье. У него не было врага – как и у вас,Ламст. Вы просто вбили себе в голову, что враг должен быть…

– Но ведь нельзя иначе, – сказал Ламст, и у меняосталось впечатление, что он пропустил мои слова мимо ушей. – Откуда вывзялись? Как это вы ухитряетесь каждый раз оказываться в эпицентре, специальностараетесь, что ли?

– Ну да, – сказал я. – А как же вы думали?

– Я вас арестую. – Он оглянулся. Его люди (их было ужечетверо) стояли кучкой в отдалении и смотрели на нас. – Возьму и арестую.Несмотря на то что мне говорила Кати Клер. Несмотря на то что вы явноприплелись откуда-то издалека и не разбираетесь в здешних делах.

– Бросьте вы, – отмахнулся я, – лучше идитевыспитесь, на вас же смотреть страшно.

– Некогда. Как же вы все-таки тут оказались?

– А я тут ночевал. Просто ночевал в ее квартире.

– Этого не может быть. Ни один человек не оставался в живых…Я не верю.

– А вы поверьте. И поверьте заодно в то, что занимались нетем.

– И вы сможете повторить это родным моих парней, погибшихпри исполнении?

– Мне случалось говорить с родными погибших приисполнении, – сказал я. – Ладно. Что было раньше, то было раньше.Мертвые остаются молодыми, вы о живых подумайте, Ламст.

– Вот они, ваши живые. – Он поднял руку, указывая назашторенные окна. Ни одна занавеска не колыхнулась. – Сидят, и ни однасволочь носа не высунет, а ведь слышали, не могли не слышать, бараны, шкуры…

Один из его людей вдруг вскинул автомат и застрочил постеклам. Магазин кончился скоро, он ведь не сменил его после того, как стрелялв Джулиану, затвор клацнул, и автомат захлебнулся. С десяток окон на четвертомэтаже зияли дырами в зигзагах трещин, несколько разлетелись вдребезги, ипоследние осколки еще сыпались на мостовую. Улица осталась пустой и сонной. Всестояли молча, опустив головы.