Сладкая соль Босфора - Эльчин Сафарли

…Всего один раз Гюльбен разочаровалась в волшебной палочке. В день, когда потеряла маму, «…не хочу вспоминать. Не хочу верить в бессилие Помощницы. Тяжело. Помню, размахивала над мамой палочкой, а она говорила: „Доченька, чудес не существует. В жизни все иначе…“ Не отчаивалась, плакала, продолжая вертеть веткой над мамой. Безрезультатно…» Боль осталась позади, вера вернулась. По-прежнему живет в ней. Гюльбен снова верит в чудеса, разглядывая небо. «Там вижу маму. Улыбается мне сквозь облака. Знаю, она там счастлива…»

(…Если человека тянет к дому, значит, он умеет быть счастливым…)

…Собственный угол разыскиваешь с детства. Как неуклюжий щенок, тычешься мокрым носом в преграды, пока не отыщешь махровых объятий. Вопреки поискам многие с годами угол не находят. Причина — невыносимая теснота бытия. Однако абсолютно все мечтают его найти. Когда-нибудь, где-нибудь. Там можно защититься, забыться, окрепнуть. Там можно постичь невыносимую легкость бытия…

К счастью, мои поиски увенчались успехом. С опозданием. Тусклая мечта о двухкомнатной квартирке с деревянными полами приобрела реальные очертания. В стамбульском Ортакёе, где сначала пришлось так нелегко. Почему именно «двушка» с дубовыми полами — не знаю. Наверное, корни мечты зарыты глубоко в детстве. Первые шаги по деревянным полам дачного домика в Кратово…

…Никаких глянцевых каталогов, специализированных журналов по интерьеру. Создание уюта стамбульской квартиры — частички из мозаики моей фантазии. Повезло, прораб встретился земляк. Улавливал желания с полуслова. Как клиент требовал ничего удивительного — проще, свободнее, светлее. Как только между тетушкой Нилюфер и мной было подписано кредитное соглашение на покупку ее квартиры, приступил к ремонту. Первым долгом избавился от банального паркета. Заказал отлично просохшие доски из дуба. Лесной запах, бело-коричневые природные орнаменты, душевная аура. На доски нанесли лак. Все, мечта готова! Теперь состою в прямом контакте с природой — хожу исключительно босиком…

В интерьере аналогичная простота. Мебель в стиле минимализма. Не дань моде. Так практичнее. Баклажановые диваны с бархатным покрытием, кресло-качалка из липового дерева. Парочка напольных широких подушек. Под тобой меняют форму, как пластилин в руках ребенка. Белые книжные полки в виде ромба. Много книг, художественных альбомов. Гоген, Кало, Дали. На камине упитанные хотэи, фарфоровые ханы, хрустальные рыбки «Сва-ровски». Десятки ваз. Разные стекла, экстравагантные формы. На подоконнике из орехового дерева желтеют журналы. Турецкие «Geo», «Esquire», «Vogue». На стеклянном столике миниатюрный аквариум. Наполнен засохшими апельсиновыми спиралями. От них исходит терпкий аромат, усиливающийся в дневное время. Под лучами солнечного света из окна. Греет зимой душу… У рабочего стола расположилась Айдынлыг. На пледе из козьей шерсти. Когда открываю окно для проветривания, под порывами морского ветра на великую лентяйку со стола слетают листы бумаги. Исписанные, пахнущие чернилами. Айдынлыг недовольно отряхивается. Смотрю на эту картину. С ностальгией вспоминаю осеннюю пору, когда оранжевые листья клена спадают с могучих деревьев…

…Из гостиной в маленькую кухню ведет узкая прихожая. На стенах репродукции работ Энди Уорхолла. Богиня Монро с розовыми волосами провожает ухмыляющимся взглядом в очаг вкусностей. «Если человека тянет к дому, значит, он умеет быть счастливым». Такое заявляют на Востоке. Сегодня моя стамбульская квартира поистине крепость, притягивающая меня. Прислушиваюсь к ее звукам. К чавканью прожорливого домового в камине гостиной, приглушенному дыханию спальни, бульканью закипающей воды для спагетти на кухне. Когда приходится покидать стамбульскую крепость, скучаю по родным стенам. Пока отсутствую, они дарят уют прежней жительнице, тетушке Нилю-фер. Звонит мне в Баку, рассказывает о тоске кирпичного камина, мягкотелых диванов, рабочего стола. Неживые предметы скучают по живому человеку. Кто вообще сказал, что они неживые?!

Прошу приложить трубку к одной из стен стамбульской квартиры. Нилюфер перестала удивляться чудачествам. «Ты необычный мужчина. Чувствуешь все не как все». Вслушиваюсь в дыхание стен на время покинутой крепости. Про себя прошу: «Дождитесь». Обещаю скоро вернуться, как только закончится командировка в Баку. Стены дрожат от переполняющих эмоций. Пугают тетушку Нилюфер ложным эффектом землетрясения. Ощущаю вибрации преданности, в очередной раз убеждаясь: собственный угол я нашел… Вы тоже его всенепременно найдете, если еще не нашли…

(…Складно песню напевает, да негромкая она, только Босфору и слышна…)

…Разлука с людьми не так разъедает, как разлука с животными. Ответственность за преданное создание пробуждается даже во сне. Лишь под сопение мохнатого существа в ногах удается заснуть спокойно. С улыбкой. Засыпание с радостью дает окрыляющий эффект. Тогда утро с перспективой давки в метро не кажется угнетающим…

Айдынлыг — лучший подарок города души. Необычайная искренность, цветущая в ритмично бьющемся собачьем сердце, творит чудеса. Окрашивает небо над головой в радужные треугольники, зимние деревья — в сочно-зеленый оттенок. Айдынлыг — вера в лучшее. Прижимаюсь к ней, вдыхаю кофейный запах шампуня. Во мне рождается чудодейственная гамма чувств. Гамма из весеннего цветения, летнего оптимизма, осенней меланхолии, зимнего уюта. В ответ трется мордочкой о шею, зарывается в объятиях, словно хочет сказать: «Не отпускай…» Разлеглись с ней на оливковом ковре гостиной. Признаюсь Зейнеп в любви по телефону, откусывая зеленое яблоко. Айдынлыг лежит рядом. Навострила уши, виляет хвостом. Ликует. Понимает: на линии — половинка сердца хозяина. Та самая симпатичная брюнеточка, щедрая на голландский сыр, кусочки куриной котлеты со стола…

…В унисон называем Айдынлыг ребеночком. Пока чищу уши, Зейнеп расчесывает светло-коричневую шерсть фиолетовой щеткой. Поет колыбельную, «…складно песню напевает, да негромкая она, только Босфору и слышна…» Глаза Айдынлыг медленно закрываются, урчание утихает. Через минуту переходит в храп. Зейнеп умиляется, наклоняется к сонной мордочке. Нежно целует в мокро-черный пятачок. «Интересно, твоего вдохновения хватит на колыбельные для наших детей?» Улыбается уголками губ. «Понадобится — к тому времени напишу целую книгу…»

Будучи в Баку, вижу Айдынлыг во сне. В отражении зеркал царства Морфея Айдынлыг убегает от меня. Трусит в сторону набережной, запрыгивает на пыхтящий кораблик, отплывающий от берега. Замираю на пристани, кричу «Ко мне!», молю Босфор вернуть надежду… Просыпаюсь в замешательстве. Часы тикают на тумбочке. 6:34. Ага, через полчаса по турецкому времени Нилюфер пойдет выгуливать красавицу. Значит, успею позвонить. Набираю номер. Хрипение, позывные гудки. Тетушка поднимает трубку бодрым голосом. На фоне шумит овощерезка «Мулинекс». Видимо, для Айдынлыг крошит сельдерей с огурцом, яблоком, капустой. «Сынок, как раз готовила для Айды овощной салат. Добавлю его в говяжий фарш… Не волнуйся, все хорошо. Она послушная девочка. Передать трубку? Аида ко мне, папа звонит». Слышу лай, трубку жадно обнюхивают. «Малышка, привет, это я… Не скучай… скоро… вер… р-р-нусь…» С трудом произношу слова — комок в горле. Глаза намокли. На том конце провода скулеж. «Не плачь, сладкая». Айдынлыг успокаивается. Спустя десяток секунд оптимистично лает. «Сынок, не переживай за Аиду. Зейнеп каждый вечер приходит, вместе гуляем… Погода хорошая, весна… В Баку, слышала, пока холодно?..»