Образ Беатриче - Чарльз Уолтер Уильямс

идет краткое перечисление составляющих человеческого образа. Образ человека содержит и указывает на определенные достоинства. Данте говорит только об «орудьях тела» для восприятия неких «услад», исходящих от Господа. Чтобы понять, о каких орудиях идет речь, следует обратиться к философии, воспринимающей тело человека как множество элементов, у каждого из которых свое предназначение. Люди одухотворенные и приземленные по-разному смотрят на тело человека. Пророк утверждал, что «люди будут дороже чистого золота»[59], но вульгарные религиозные представления разрушают образ блестящего и гордого тела, отбрасывая на него тень фанатизма. Данте не сомневается в том, что жизнь вечная будет наполнена восторгом инобытия, а сейчас и здесь восприятие наше ограничено, и хорошо, если мы это понимаем. Наша застенчивость может казаться дамам смешной, но это можно перенести. Казаться смешным в любви — это божественное переживание; возможно, именно поэтому глубокая улыбка Беатриче является одним из самых прекрасных свойств небес.

Данте обращает особое внимание на глаза и губы дамы. «А так как душа особенно отражается в глазах и в устах — поскольку в этих двух местах проявляются почти полностью все три природы души, — она их по преимуществу и украшает, прилагая все усилия к тому, чтобы сделать их красивыми. Эта два места и есть источники названных наслаждений. ... Пользуясь прекрасным сравнением, можно оба эти места назвать балконами дамы, обитающей в здании тела, то есть балконами души; ибо именно здесь она часто предстает нам как бы сквозь прозрачное покрывало. ... Мы видим ее в очах дамы настолько явственно, что всякий должным образом в нее вглядывающийся, может распознать то чувство, которым она в это время охвачена. Посему, поскольку человеческой душе свойственны шесть чувств, ... , а именно благодарность, преданность, жалость, зависть, любовь и стыд, душа ни одним из них не может быть охвачена без того, чтобы образ этого чувства не появился в окне очей, — если только это чувство, с его великой силой, не замкнется внутри» (III, VIII). Можно предположить, что взгляд Данте не выражает того, что он чувствует, и это умение наполняет его глаза силой. И вообще, до тех пор, пока человек не в состоянии контролировать свои чувства, его балконы должны быть закрыты.

Здесь лучше процитировать самого Данте: «Страсть бывает видна и на устах, словно цвет предмета сквозь стекло. И смех не есть ли вспышка душевной радости, отражение того, что происходит внутри? Потому-то мужчине и подобает оставаться сдержанным, когда на душе у него радостно: умеренно смеяться, соблюдая благопристойную серьезность и ограничивая движения своего лица; женщина же, поступая таким образом, будет выглядеть скромной и не распущенной. "Пусть твой смех не переходит в хохот", то есть в громкое куриное кудахтанье. О, сколь чудесен смех моей госпожи, всегда звучавший только для глаза!» (III, VIII)

Этот короткий абзац объединяет в себе сразу четыре смысла, которые затем перейдут и в «Комедию». Во-первых, нам дано описание веселой молодой флорентийской дамы, чья улыбка скользит на губах и в глазах. Легко верится, что юная Беатриче и на Небесах остается такой же улыбчивой, какой была на земле. Во-вторых, это описание той радости, которая сопровождает понимание философского термина «dimostrare» — являть себя, как в геометрических фигурах. Это явление — полуулыбка божественной науки, богословия, которая, подобно Эмпирею, хранит весь мир знаний и являет себя только в блеске силлогизмов знаменитых философов. В-третьих, здесь присутствует моральный смысл, заключающийся в куртуазной сдержанной щедрости. Отдавать с улыбкой — значит отдавать по-королевски, одновременно отдавая и приобретая. В-четвертых, душа испытывает радость от самого своего существования и в этой скромной радости превращается в великолепное творение, вознося благодарность Творцу, так что смех становится признаком высокого духа. На первый взгляд, это разные значения, но каждое из них включает в себя остальные. Значения заключены в одном абзаце текста, и как бы мы его не воспринимали, каждое из этих значений нам доступно. Этот единый квартет вызывает ощущение поэзии, а именно — специфической поэзии Данте. Если мы пытаемся понять, как Данте отыскивает блаженство в интеллектуальном знании, не будем забывать о том, что речь идет об интеллектуальной поэзии; то есть Данте обладал гораздо большей эмоциональностью, чем принято думать. В начале четвертого трактата, в третьей канцоне Данте говорил о том, что философия «в саму себя влюбляется». Дама получает больше удовольствия от своей красоты, когда любящий восхищается ею; и великая философская поэзия, в некотором смысле, может быть представлена как восхищение, которое дама Философия испытывает к себе. На примере Данте можно видеть, что интеллектуальные занятия могут принести вполне физическое удовлетворение.

Если Данте действительно воспринимал мир таким образом, то его ранняя мудрость вполне сопоставима с тем воздействием, которое способно оказать на жизнь человека появление в этой жизни красивой молодой девушки: ее красота и достоинства способны обновить природу тех, кто видит ее. «Красота эта способна обновлять природу тех, кто ею любуется, ибо она чудодейственна. ... Это значит, что красота благородной дамы создана не только для улучшения хорошего, но и для того, чтобы плохое сделать хорошим». La sua bellezza ha podesta in rinnovare natura — «основа ее красоты в обновлении природы». Однако без философии это невозможно. С другой стороны, философия начинается с дамы, а совершенство ее окончания — тоже дама. Это любовь и мудрость, которые описаны в конце третьего трактата. «Материальным предметом Философии служит здесь мудрость, формой — любовь, а созерцание — сочетанием того и другого» (III, XIV). Скорее всего, речь здесь идет об образах и их взаимоотношении. Вера действительно во многом права; своим авторитетом она контролирует нашу реальную жизнь; но об авторитете мы поговорим в следующих главах. Данте определяет в паре предложений высочайший божественный процесс: «... как солнце, посылая лучи на землю, превращает вещи в свое светоносное подобие в той мере, в какой они в силу собственного предрасположения способны воспринять его свет, так я говорю, что Бог превращает вышеупомянутую любовь в Свое подобие, насколько она способна Ему уподобиться» (III, XIV). Возвращаясь мыслью к четырем значениям духовной радости, он говорит, что красота «помогает нашей вере»; и продолжает: «лицезрение этой благородной дамы (Философии — прим. перев.) было даровано нам щедро не только затем, чтобы мы могли любоваться ее обращенным к нам ликом, но для того, чтобы мы возжелали приобщиться к тем благам, которые она от нас скрывает. Благодаря Философии многое из того, что без нее казалось бы чудом, воспринимается разумом и, став разумным, перестает быть чудесным. Благодаря ей веришь, что любое чудо