Книжный в сердце Парижа - Лоренца Джентиле

появиться в офисе, уничтожить конкурентов, обнять Бернардо, успокоить отца. «Ответственность лежит в основе счастья». Вместо этого я изучаю висящую на кафельной стене карту и не могу даже пошевелиться. Веду пальцем, прокладывая маршрут, по которому нам предстоит проехать. Я уезжаю, так и не встретившись с тетей.

«Иногда, чтобы найти решение, достаточно просто перевернуть картинку».

– Бегом! – кричит Виктор, выскакивая с лестницы, ведущей на платформу. – Давай быстрее, электричка приехала!

Но мы уже опоздали.

Следующий поезд придет через шесть минут. По словам Виктора, семь остановок мы проедем за девять минут. Если нам повезет с пересадкой на станции «Бастилия», может быть, мы еще успеем.

Именно так он и говорит: «Может быть». Я присаживаюсь на оранжевую скамейку. Может быть.

Внутри меня загорается искра, но я стараюсь не придавать этому значения.

Покачиваясь на каблуках, я тащу за собой чемодан и плетусь, как зомби. Виктор шагает рядом, засунув руки в карманы, и только сейчас я понимаю, что едва ли не выше его ростом. Мы бредем по набережной Сены на север, обратно к книжному магазину. Тот же маршрут я проделала чуть больше двадцати четырех часов назад, только в этот раз иду пешком. Город кажется мне другим, но он прежний. А я?

В глубине души я продолжаю представлять сцену так, как она должна была произойти: я прихожу на станцию вовремя, сажусь в поезд, поднимаю чемодан на полку, прощаюсь с Виктором перед тем, как закроются двери. И уезжаю. Удаляющийся Париж, освещенные уличными фонарями рельсы во тьме ночи, французские поля и деревни. Проезжать тоннели, лежать на полке купе, пытаясь заснуть, на рассвете увидеть первые погруженные в туман дорожные знаки на итальянском языке: Турин, затем Милан. Выйти из поезда, помчаться в офис, на обед съесть японские блинчики со вкусом красной фасоли, остаться на ночь у Бернардо.

В действительности же ночной поезд уехал прямо у меня из-под носа. На несколько секунд я лишилась дара речи. Мы с Виктором застыли на платформе, провожая его глазами.

– Остановись! – кричала я. – Постой!

Но поезд не остановился. Что мне сказать родителям? Как объяснить это Бернардо? Как сообщить об этом на работе?

– …Возьмем, к примеру, бабуинов, – говорит Виктор. – В подростковом возрасте они покидают свою стаю и присоединяются к другой. Об этом написал профессор Сапольски, приматолог.

Я смотрю на него, пытаясь понять.

– Вот как это происходит: две стаи бабуинов встречаются на линии естественного раздела, например у реки. Одна здесь, другая там. Они агрессивно кричат друг на друга, пока не устанут. Молодой бабуин из одной стаи делает шаг навстречу другой. Он останавливается, делает два шага вперед и один назад – и так далее, пока не осмелится пересечь реку и немного посидеть рядом с новой стаей. На следующей неделе, когда две стаи опять встречаются, молодой бабуин проделывает то же самое, но в этот раз он остается рядом с другими бабуинами еще немного, после чего бежит обратно. В следующий раз, прежде чем в панике метнуться к маме, он несколько метров следует за новой стаей. И так происходит до тех пор, пока бабуин не находит в себе храбрости остаться.

– Что ты хочешь сказать этим, Виктор?

– Что я сделал все возможное, чтобы посадить тебя на этот поезд.

И это правда.

Понедельник

15

«Теперь, едва завидев даже крохи, я буду бросаться и сжирать их. Если главное – это жить, я буду жить, пусть даже мне придется стать каннибалом…»[50]

Я проснулась посреди ночи, охваченная беспокойством, и начала читать «Тропик Рака». Ловить момент, жить в ладу с собой и с миром. Что, собственно, и делают все здешние обитатели и что по непонятной причине удалось вчера и мне.

Прежде чем заснуть, я написала Бернардо, что опоздала на поезд, а матери – что не могу уехать из-за забастовки авиадиспетчеров. В обоих случаях я больше ничего не смогла добавить. Ни «люблю тебя», ни даже «до встречи». «Здесь чувствуешь себя будто в окопе», – подумала я. Это не настоящая жизнь; и пока моя миссия не будет выполнена, я – это не настоящая я.

Книжный магазин погружен в тишину, то и дело доносятся сопение и какие-то нечеткие сонные слова. Сидя у окна при свете уличных фонарей, сама того не замечая, я дохожу до середины романа Генри Миллера.

«Чепуха, – написал мне Виктор в качестве посвящения. – Мы еще увидимся».

С вокзала мы вернулись в «Шекспира и компанию» и обнаружили Юлию и Бена, сидящих на деревянной скамейке у входа. Он курил самокрутку, глядя вдаль, словно пытался разглядеть что-то на другом берегу Сены: может, свое будущее? Юлия, подтянув к себе колени, куталась в куртку, будто защищая Ноа.

Виктор присвистнул, я, немного смущаясь, неуверенно приблизилась к ним, таща за собой чемодан, но они посмотрели на меня с радостью, как будто я гонец, который принес какие-то хорошие новости. Почему им не безразлично, что я вернулась?

Виктор и Бен захотели спуститься к Сене и навестить Джона.

– Давай останемся в магазине? – предложила мне Юлия.

Мы поднялись в библиотеку. Заглянув в мою сумку, она увидела там печенье с предсказаниями.

– Развернем одно? – предложила она. – Ты съешь печенье, а я прочитаю записку.

Мне подумалось, что это ужасная идея: а вдруг она получит грустное послание? Но Юлия радостно, как ребенок, хлопала в ладоши, ее глаза светились надеждой. Она с волнением ждала, когда ей разрешат вытащить печенье.

Я держала перед ней открытую упаковку, молясь, чтобы она извлекла оттуда какую-нибудь обнадеживающую фразу. Если никто не видит, как вы едите это печенье, значит, оно низкокалорийно. Мне пришлось его съесть, и оно, конечно же, содержало кучу калорий, но я не жаловалась.

Лежа на полу, мы представляли себе, какой будет жизнь Ноа. Нам казалось, что это девочка. Мы видели, как она ползает вокруг книжного шкафа, тянет в рот упавшие с полок тома, играет с Колетт, спит в кабинете, свернувшись калачиком рядом с Юлией, а в будущем, сидя на берегу Сены, делает домашние задания, возможно, под руководством Джона. А когда вырастет, она покатится по миру, как ее родители.

– В ней уже все заложено, – сказала Юлия. – Ее жизнь уже написана и находится в ней, как кинолента.

Мне очень понравилась эта идея. Правда ли это? Наша судьба содержится в генетическом коде? Неужели компания по производству энергетических батончиков, острые и пряные морские водоросли и пирожные «макарон» существовали уже в утробе моей матери? А это путешествие? И встреча с Юлией и Виктором? Тоска по брату, нежно-голубой свитер Бернардо, решение оставить театр? Юлия была в этом твердо убеждена.

Я узнала, что ей двадцать три года и что кровная связь для нее ровным счетом ничего не значит – семьей может быть любая группа людей, объединенных взаимной привязанностью.

– Друзья – это родственники, которых мы выбираем себе сами, – сказала она.

– Это действительно так, ценность имеет только то, что выбираешь сам, – ответила я, повторяя слова Аалока Кумара Вилла.

Она выросла без родителей, без братьев и сестер. В детских домах она встречала людей хороших и очень плохих, но, в конце концов, разве не то же самое происходит и в семьях, в которых мы рождаемся?

Я не нашлась что ответить. Мне хотелось обнять ее, но как-то не получилось, поэтому я просто лежала рядом и слушала.

– Не говоря уже о многочисленных ограничениях и условностях, которые родители навязывают своим детям, – продолжала она. – Дети несвободны, потому что наследуют неврозы родителей.

Есть такие африканские племена, объяснила она мне, в которых молодняк воспитывается совместно группой людей. Каждый взрослый передает ребенку то, что знает и умеет сам, и то, что, по его мнению, будет для него полезно, даже если его учение идет вразрез с наставлениями другого члена племени. Такое воспитание не ставит под угрозу свободу личности, потому что дети усваивают только то, что сами считают нужным, при этом нет риска, что они вырастут под влиянием ограничений, установленных одной парой людей.

– Китайская