Книжный в сердце Парижа - Лоренца Джентиле

пословица гласит: богатый найдет родных даже среди чужих. – Юлия села, воодушевленная собственной речью.

Ей предстояло пройти прослушивание в театральной школе Жака Лекока. Она не хотела отказываться от этого из-за беременности. Желание стать актрисой было в ней всегда, она мечтала воплощаться в разных жизнях, путешествовать с труппой, самовыражаться на сцене. Мне бы тоже этого хотелось, но я никогда бы не призналась в этом, если бы она опять не повторила: «Ты же понимаешь? Понимаешь?» Я понимала. Действительно понимала. И как мне доказать это, не открыв ей ту маленькую частичку души, которую я так долго от всех скрывала?

– Да, конечно, я понимаю, – ответила я и рассказала ей об академии и о прослушивании, которое провалила.

Суть проблемы заключалась в том, что мне было стыдно. У Юлии были мечты, за которые можно зацепиться, мечты, о которых она не сожалела, а скорее использовала как щит. А у меня щита больше не было. Я сдалась.

Я спросила, что она будет делать, если ее все же примут в «Лекок», как она организует быт с Ноа.

– Найду способ, – ответила она, – даже если для этого придется отложить все на год.

Она была уверена, что может рассчитывать на обитателей книжного магазина. И потом, у нее был Бен. Бен примет Ноа, он согласится на любые перемены, просто ему нужно время.

Юлия смотрела на меня с улыбкой, полной надежды, так что я совсем расчувствовалась. Она спросила меня о доме, в который мы собираемся переехать с Бернардо. Я рассказала ей о разделенных перегородкой кухне и гостиной на первом этаже, о двух спальнях с ванной комнатой наверху, о балконах и саде. Все это было мне так хорошо знакомо, но почему-то звучало как-то неправильно.

– А собака и гараж у вас будут?

– Насчет собаки не знаю.

Юлия прищурилась – возможно, чтобы лучше представить себе ситуацию. Она не оценивала и не осуждала меня. Она даже не выглядела удивленной.

– А что насчет Бернардо? Что ему нравится?

– Рестораны для гурманов, поездки на море… и, конечно же, выигранные в суде дела.

– Я рада, что ты не уехала, – прошептала она, прежде чем мы отправились спать.

– Просыпайся! – кричит Юлия, совершая пируэт рядом с моим матрасом. – Поехали на Пер-Лашез!

– Что? – Я снимаю маску для сна.

Беруши, должно быть, выскользнули ночью, и я шарю по простыням, чтобы их найти. Физически я чувствую себя совсем опустошенной. Я уснула на рассвете в неестественной позе, и теперь у меня онемела вся правая сторона.

– Что такое Пер-Лашез?

Наконец я нахожу свои затычки для ушей: одна лежит подо мной, другая скатилась с матраса. Я встаю, чтобы ее поднять.

– Как это «что такое»?! Это кладбище.

– Кладбище?

– Отнесем букет цветов Эдит Пиаф.

Отношения с кладбищами у меня не складываются, но я решаю промолчать.

– Мне надо в Сорбонну, – объявляет Оушен, протирая глаза. – Открою магазин и сразу пойду.

Пока Юлия идет переодеваться, я проверяю телефон. Пришел ответ от Бернардо:

Я волнуюсь, позвоню тебе.

Я пишу Веронике письмо со своего телефона, объясняю, что застряла в Париже из-за забастовки авиадиспетчеров. За два года я не пропустила ни одного рабочего дня. Добавляю, что мне очень жаль и что я могу продолжить работу удаленно, на результат это не повлияет.

Когда звонит Бернардо, я признаюсь ему, что так и не встретилась с тетей. Говорю, что мы с ней скучали друг по другу. Я не волнуюсь. Мне не следовало лгать родителям, и использовать забастовку как предлог – это мелочно. Вероятно, мне вообще не стоило сюда приезжать, и именно сейчас мне следовало бы целиком посвятить себя работе. Я понимаю, что сделала все неправильно. Но обещаю вернуться завтра.

Разговор я завершаю с ощущением, что он неверно меня понял, но вместе с тем я никогда не была более искренней.

«Очень жаль, – пишет мама, – сегодня вечером мы должны были идти к швее, ты не забыла? Надо бы уже подумать о платье. Но раз так получилось, я позвоню ей и отменю встречу».

Свадебное платье.

Каждый год в канун Рождества, на Пасху и второго июля мы ходим на кладбище, чтобы моему брату не было одиноко. В течение многих лет по утрам в понедельник я читала его гороскоп. По знаку зодиака он Рак. Женский знак, управляемый Луной, стихией воды, белый цвет, счастливое число – два. Представители этого знака видят подстерегающие их многочисленные опасности и постоянно защищают свое личное пространство. Доступ на их территорию открыт лишь избранным, которых они окружают заботой и защитой, как ни один другой знак. Я часто думаю: была бы я в их числе?

Я представляла нас двоих на двухъярусной кровати – я наверху. В моих фантазиях он изобретал полезные и странные вещи вроде удлинителя, позволяющего выключать свет прямо из-под одеяла, или автоматической мойки для ног.

В моих снах я влюблялась в его лучшего друга, рыжеволосого мальчика, с которым он пытался перелезть через изгородь в саду и прогуливал школу. Его звали Артуро. Для Артуро я исполняла страстные монологи и танец живота, который однажды увидела по телевизору.

Когда дома были проблемы, я представляла, что обсуждаю их с братом. Понятно, что он всегда был на моей стороне. Он брал на себя всю ответственность. Когда я слышала, как родители спорят внизу, он говорил: «Давай поиграем в карты» или «Расскажи мне страшную историю». И я рассказывала. И только в конце осознавала, что была одна.

Потом я выросла, а он так и остался ребенком.

Юлия решила, что, если на прослушивании в «Лекок» ее попросят что-нибудь спеть, она исполнит песню Эдит Пиаф. Но ходят слухи, что с теми, кто поет ее песни на сцене без разрешения, происходят страшные вещи. Именно поэтому она хочет поехать на Пер-Лашез и получить ее благословение.

У меня нет сил объяснять, почему я предпочитаю не посещать кладбища. Поэтому просто нахожу повод отказаться и при этом не кривлю душой: мне надо дождаться тетю.

– Оставь ей записку, – советует Виктор, стоя на диване в детской зоне и укладывая в нишу свой матрас. – Чарли все равно ее узнает. Если она придет, пока тебя не будет, он нас предупредит, и мы сразу же сюда прибежим.

Юлия смотрит на меня с надеждой. На мой счет у них нет никаких ожиданий, но вместе с тем они не допускают, что я могу дать заднюю. Это было бы равносильно предательству.

Магазин внизу все еще погружен во тьму. Бен выталкивает на улицу стеллажи. Мы с Виктором заполняем их книгами. Юлия выставляет табличку «Входите! Мы открыты» и включает свет. Оушен открывает дверцы полок с подержанными томами и расставляет их по местам. Чарли привязывает свой велосипед на улице, машет нам рукой и садится за кассу. Наступил новый день, и магазин вновь открылся.

– Давай поднимемся к Джорджу и выпьем кофе, – предлагает Бен, будто даже такое маленькое событие может стать приключением.

Раз уж я итальянка, процесс приготовления кофе доверяют именно мне. Проблема в том, что у местной кофеварки очень странная форма: она работает без плиты, с помощью своего рода поршня, в который вставлен фильтр. Если я правильно понимаю, надо засыпать молотый кофе, залить кипяток и опустить поршень, но я не угадываю с давлением, и горячая вода брызжет во все стороны. К счастью, обходится без пострадавших. Виктор забирает прибор из моих рук и смеется, качая головой. Я передаю эстафетную палочку ему.

Воспользовавшись компьютером в квартире Джорджа, я пытаюсь забронировать билет на поезд на сегодняшний вечер, но вдруг выясняется, что мест больше нет. Вероятнее всего, это связано с забастовкой авиадиспетчеров, которая продлится три дня.

– И что мне теперь делать? – вздыхаю я.

– Особо вариантов нет, – говорит Виктор, протягивая мне кофе.

Проведя пальцем по краю чашки, я осмеливаюсь сделать глоток. Кофе практически непригоден для питья, и я даже знаю почему, но сейчас мне крайне необходимо взбодриться.

– И что теперь?

Все трое обступили меня и смотрят с участием.

– Поедешь на завтрашнем поезде, – предлагает Виктор.

– Сможешь провести больше