Происшествие в городе Т - Лев Брусилов

было сорваться с губ настоятеля, но кто-то опередил его и тихо за спиной сказал: «Сатана».

Если бы над самым ухом отца Северина кто-нибудь выстрелил из пушки, он испугался бы намного меньше, чем от этого негромко сказанного слова. Медленно, стараясь не дрожать и все-таки дрожа всем телом, настоятель повернулся. Позади, у самого амвона стоял человек. Солнце сквозь узкие храмовые окна светило ему в спину, и лица было не рассмотреть. Но странным образом горели глаза незнакомца, точно уголья, по крайней мере, так показалось отцу Северину. Батюшка хотел осенить себя крестом, да правую руку словно отсушило. И подумал святой отец в то страшное мгновение, что это сам князь тьмы явился сюда и смотрит испепеляющим взглядом.

Однако ничего похожего не произошло, «князь тьмы» со словами: «Я, кажется, напугал вас, простите меня, батюшка!» – сделал несколько шагов вперед, попал в полосу света от боковых окон и превратился в нашего старого знакомца – улыбчивого полковника фон Шпинне.

– Как бесшумно вы ходите, – переведя дух, проговорил настоятель, у него все еще дрожали коленки.

– Служба такая – тихая, – ответил Фома Фомич и тут же, не давая возможности настоятелю гадать, что за служба у незваного гостя, представился.

– Начальник сыскной полиции? – вопросительно повторил за ним священник.

– А вы, если не ошибаюсь, отец Северин.

– Да, это я.

– Стало быть, мне к вам.

– Но зачем я понадобился полиции? Тем более сыскной…

– Охотно вам объясню, только, если позволите, в другом месте, уж больно строго у вас здесь. Стоишь, как перед сенатской комиссией, – фон Шпинне обвел глазами иконостас, – и думаешь только об одном: как бы не сплоховать.

– Да, да, конечно, – суетливо проговорил настоятель и пригласил начальника сыскной следовать за ним.

Они вышли из храма. И после того как отец Северин запер дверь, направились к настоятельскому дому.

– Может, отобедаете с нами, – тихим голосом предложила попадья.

– Прошу великодушно извинить меня, но буквально только что из-за стола, – ответил Фома Фомич.

– Ну, тогда и я погожу, – сказал настоятель матушке и, обратясь к начальнику сыскной, спросил: – Где вам будет удобно поговорить, может быть, в моем кабинете?

– Да, пожалуй.

Через сени, переднюю прошли в небольшую комнатку с белеными стенами, столом под оливкового цвета скатертью и остекленным шкафчиком для книг, где среди прочих Фома Фомич успел заметить несколько томиков Вольтера. «О, да святой отец у нас вольнодумец!» – мелькнуло в голове начальника сыскной.

– Это книги не мои, – перехватив взгляд фон Шпинне, сказал священник. – Так, остались от прежнего батюшки, не выбрасывать же… Прошу вот сюда, садитесь. А нет, я сейчас уберу. Теперь можно. Переплеты, как сами можете видеть, кожаные, дорогие. Святое Писание в коленкор, а Вольтера этого в кожу, да и в какую: чистый сафьян из бухарского джейрана! Вот из-за переплетов и оставил.

– И что, вы никогда их не читали? – спросил, усаживаясь на жесткий стул, начальник сыскной.

– Врать не буду, читал, но только из любопытства и чтобы иметь представление. Некоторые нынешние, знаете ли, взяли привычку на него ссылаться, Вольтер то, Вольтер это…

– Ну, и как он вам показался?

– Как показался? Ересь, она и есть ересь, конечно, оформленная, ряженая, тем и привлекательная… для молодежи, студентов там и прочего. А таким ведь все равно, что читать, лишь бы вразрез с устоями нашими шло. Вредные это книжки, вредные!

– Согласен с вами, вредные. В былые времена за подобное чтение, пожалуй, и сана можно было лишиться. Вы, отец Северин, смелый человек.

– Да уж смелый, – смутился настоятель. – От прежнего батюшки остались, а я… чтобы не выбрасывать, вот и стоят… так, из любопытства…

– Ну, из любопытства так из любопытства, я ведь к вам, святой отец, не за этим пришел. – Фома Фомич подался вперед и понизил голос: – Люди болтают, будто бы чудо у вас тут произошло.

– Врут! – тотчас же выпалил настоятель. – И не верьте никому, это их юродивый взбаламутил, целую революцию здесь устроил. Пришлось, знаете ли, полицию вызвать!

– А откуда он, этот юродивый, взял, что у вас в храме чудо произошло? Именно у вас, не в другой церкви, которых в городе сорок сороков, а у вас?

– Кто же его разберет, убогого, какой с него спрос? Ночью что-нибудь не то привидится, вот он и бегает, «пророчествует».

– Стало быть, у вас все хорошо, ничего не случилось?

– Ничего, зря беспокоились, – мелко-мелко затряс головой отец Северин.

– А попадья говорит, что будто бы странности у вас здесь какие-то происходят…

– Вот глупая женщина! – выпалил настоятель и ударил себя кулаком по колену. – А я-то думаю, что это она мельтешит да глаза прячет, – проболталась! Выходит, вы все знаете?

– Хотелось бы эту историю от вас услышать. Вы же знаете, как рассказывают женщины: путано, сбивчиво, могут и приврать.

– Я, конечно же, расскажу, только не понимаю, какой в этом интерес для полиции, это внутрицерковные дела.

– Боюсь, вы ошибаетесь, отец Северин. Эти дела, может быть, и были внутрицерковными, но лишь до того момента, пока у вас здесь не собралась толпа. Хорошо, все обошлось. Но кто даст гарантии, что эти люди не соберутся здесь завтра? Вы можете дать мне такие гарантии?

– Нет, – потупился настоятель.

– Не можете. Ну, тогда хотя бы расскажите в подробностях, что у вас здесь произошло или происходит, какие такие чудеса?

Отец Северин погладил бороду, тяжело вздохнул и спросил у фон Шпинне:

– Вы когда-нибудь видели икону святого Пантелеймона?

– Неприятно сознаваться в своем невежестве, но нет.

– Тогда придется вам ее показать. – Северин поднял скатерть, выдвинул один из ящиков стола, покопался там, достал глянцевый листок и протянул начальнику сыскной. – Это не икона, но очень качественная репродукция, посмотрите внимательно.

Фома Фомич поднес листок к глазам. Канонически выписанный юноша с нимбом вокруг головы, одетый в золотые одежды, был изображен на этом листке.

– Когда я вошел в храм, вы разговаривали с его иконой? – спросил, подняв глаза на Северина, фон Шпинне.

– Да, – с неохотой ответил тот.

– И что же эта икона? – спросил Фома Фомич и вернул репродукцию батюшке.

– Святой Пантелеймон при жизни был целителем. Он получил этот дар от Бога, с утра до вечера лечил больных. Лечил всех, не разбирая ни званий, ни должностей: вельмож, рабов, заключенных в тюрьме… Как у всякого праведника, у него были завистники, они донесли на него. По приказу императора Максимилиана его арестовали и предали пыткам. Что палачи ни делали с ним, святой оставался невредим. Многие люди, видевшие это, уверовали во Христа. Уверовали во Христа и палачи, отказавшись предать святого казни, но Пантелеймон велел им выполнить приказ императора. Когда святому отсекли голову, из раны вместо крови потекло молоко… Ничего, что я так подробно?

– Напротив, это очень интересно, продолжайте, – проговорил начальник сыскной.

– Ну, так вот, поскольку святой при жизни был целителем, на иконах его принято изображать с ковчежцем в одной руке, в нем находится снадобье, и ложкой – в другой. Ложкой он раздает это снадобье нуждающимся в исцелении.

– С ложкой? – блестя глазами, переспросил начальник сыскной.

– Да, такая традиция иконописи, она пришла к нам из Византии. Ложка и ковчежец – это символы врачевания…

– Я где-то слышал, что символом врачевания является хирургический ланцет, – перебил настоятеля фон Шпинне.

– Это языческая символика, душу кровопусканием нельзя вылечить! – веско возразил отец Северин.

– И что же все-таки с иконой святого Пантелеймона, батюшка?

– Я когда был назначен сюда в приход, дела принимались в спешке. Пасха грядет, ревизию было устраивать некогда. В общем, принял я все как есть, все недочеты, которые в будущем обнаружатся, взял на себя.

– И что же, большие недочеты обнаружились потом? – спросил фон Шпинне.

– Нет, слава богу, никаких недочетов.

– Выходит, все хорошо?

– Выходит, хорошо!

– Тогда я не понимаю, зачем вы мне это рассказываете?

– А вот слушайте дальше. Все хорошо, за одной маленькой неисправностью…

– И что же это за неисправность?

– Спустя, может быть, месяц после Пасхи заставил я нашего пономаря протереть иконы от пыли. Надо заметить, что прежде это делалось не часто… Когда Яков протирал икону святого Пантелеймона, то обнаружил, что в руке целителя нет ложки…

– Нет ложки? – фон Шпинне, как ни старался, не смог скрыть удивления.

– Она была не нарисована. Ковчежец был, а ложки не было!

– И как вы это все объясняете?

– Да очень просто, икона эта из «новых»…

– Что значит из «новых»?