Михаил Федорович - Вячеслав Козляков

Конфликты между казаками, начавшиеся под Ладогой и Тихвином, закончились под Москвой. В войске под Тихвином состоялся казачий «круг», на котором казаки решили «идти к Москве»: «…а будет де ты, государь, их не пожалуешь, вины им в их воровстве не отдашь, и они де хотели идти в Северские городы». Разговоры у казаков ходили разные, одни готовы были еще послужить правительству под Смоленском, если им заплатят жалованье, у других была «мысль и совет» отъехать в Литву и даже написать об этом предводителю польских отрядов в годы Смуты полковнику Александру Лисовскому. Интересно, что сам Александр Лисовский, как будто почувствовавший, что звезда его вновь может взойти, опять объявился в пределах Московского государства. (Подобные совпадения редко бывают случайными.) 29 июня 1615 года из Москвы воевать с Лисовским отправили войско во главе с боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским. А всего несколько дней спустя под Москвой объявилась целая казачья армия, сохранявшая лояльность власти, но грозившая ей возможными неприятными эксцессами, если не переворотом.

Сохранившиеся расспросные речи и челобитные казаков, пришедших в начале июля 1615 года под Москву, позволяют установить имена казачьих предводителей. Всего из-под Тихвина, через Устюжну и Бежецкий Верх, подошло к Москве более 30 станиц. Сами казаки называли главными «в заводе» атаманов Михаила Баловня, Ермолая Терентьева (Ермака) и Родиона Корташова (Корташа)[82]. Несмотря на то что устюженский воевода успел предупредить московское правительство о приходе казаков к столице, опасность здесь сразу оценить не смогли. 2 июля 1615 года в Ярославль отправился стольник Прокофий Булгаков Измайлов; он должен был раздать награды в войске боярина князя Б. М. Лыкова, главная цель которого, как мы помним, состояла именно в возвращении казаков на государеву службу. С награждением явно поторопились. Но и сами казаки, пришедшие под Москву с Михаилом Баловнем и другими атаманами, не предпринимали никаких решительных действий, угрожая столице только самим своим присутствием в московских предместьях (первоначальный стан казаков находился «по Троетцкой дороге в селе Ростокине»).

Исход казачьего стояния под Москвой зависел от того, как будут решаться два главных вопроса: об их «разборе» и «винах». Восставшие держались в этих вопросах сообща и поначалу вели себя лояльно по отношению к царю Михаилу Федоровичу. Они прислали к нему челобитчиков, «что оне хотят государю служить и воровать вперед не учнут, а на государеву службу, где государь велит, итти готовы». И здесь, как и под Тихвином, камнем преткновения стал казачий смотр. В ответ на челобитную государь велел «атаманов и казаков переписать и розобрать, сколко их пришло под Москву». С этой целью к казакам было направлено «порознь» две комиссии: Ивана Урусова и дьяка Ивана Шевырева — для разбора одной половины, и Федора Челюсткина и Ивана Федорова — для другой. К сожалению, наказы разборщикам не известны, однако само стремление «разобрать» казаков на две половины очень красноречиво. Иван Урусов, возглавлявший первую комиссию, был человек родовитый; Федор же Челюсткин — выходец из выборного дворянства Алексина и Серпейска. Дьяк Иван Шевырев служил в 1614 году в Приказе сбора казачьих кормов, создание которого на короткое время стало одним из завоеваний казаков, а Иван Федоров в том же 1614 году был сборщиком пятины в Вологде и Белоозере — местах, более всего пострадавших от действий казаков, а потому должен был знать немало историй об их «винах». Косвенным образом эти факты свидетельствуют о намерениях московского правительства разделить казаков — предположительно, на тех, кому разрешался набор в службу, и на тех, кого следовало возвратить в прежнее состояние. Во всяком случае, казаки отказались сразу подчиниться правительственным распоряжениям о разборе: «и атаманы и казаки к дворяном и диаком к смотру не шли долгое время и переписывать себя одва дали, а говорили: что они атаманы ведают сами, сколко у кого в их станицах казаков»[83].

Когда выяснилось, что казаки в принципе готовы поступить на государеву службу, между ними и московским правительством стало устанавливаться подобие торговых и дипломатических отношений. Казаки выговорили себе право торговать под Москвой. Они посылали челобитчиков к царю, угрожая тем, что «толко им торгу не дадут, и они учнут воевать и в загоны посылать; и с Москвы им по государеву указу с торгом посылано». Однако эта уступка была сделана им лишь в ожидании подхода к Москве войска боярина князя Бориса Михайловича Лыкова. Ему была направлена грамота с приказом «утоясь» пробираться к столице «проселочными дорогами», чтобы об этом не стало известно в казачьих таборах. Кроме того, за право торговать правительство потребовало от казаков освободить Троицкую дорогу и встать у Донского монастыря. Эти маневры позволили выиграть еще немного времени. Боярин князь Б. М. Лыков вернулся в Москву и 18 июля 1615 года был пожалован «у стола» у государя дорогой шубой «на соболях» и серебряным кубком. То была награда за прежнюю службу. Теперь, с приходом войска, у правительства появилась надежда окончательно избавиться от казаков. Очевидно, что в Москве не желали находиться под угрозой постоянного шантажа и исподволь готовились к военному противостоянию с казачьими станицами, не веря и не нуждаясь больше в их обещаниях идти на государеву службу. В казачьем же войске, напротив, удовлетворение очередного требования справедливо трактовали как свое достижение и слабость власти и пытались достигнуть все новых и новых уступок. Долго так продолжаться не могло. Убаюканные успехами своего «стояния» под Москвой, казаки забыли, что имеют дело с властью уже окрепшей, иной, чем в первые месяцы царствования Михаила Федоровича.

Собрав достаточное войско, правительство Михаила Федоровича получило возможность действовать. Шаткое равновесие было нарушено самой Боярской думой, которая решила выманить главных атаманов казачьего войска в Москву, зная наверняка, что без своих предводителей казаки ничего предпринимать не станут. Атаманам Михаилу Баловневу, Ермолаю Терентьеву и Родиону Корташову пообещали, что «хощет Бог и государь вас жаловати». Позднее, уже после поражения казаков под Москвой, в разрядные книги было включено известие о другом указе: взять из таборов атаманов, есаулов и казаков «для сыску» их преступлений. И действительно, в день своего приезда в Москву 23 июля 1615 года Михаил Баловнев и сопровождавшие его атаманы, есаулы и казаки (всего около восемнадцати человек) оказались в тюрьме, «за приставы», в Разрядном приказе. У них было отобрано за «воровство» 240 рублей (большие деньги, даже если поделить их на общее число колодников).

Посланному из Москвы под Симонов монастырь, где стояли казаки, окольничему Артемию Васильевичу Измайлову дали наказ остановиться напротив казачьих станиц и посылать уговаривать их, «чтоб оне по государеву указу из табор никуда не ходили, а были б до государева указу в таборех и стояли безо всякого опасенья, а он Ортемей прислан их ото всякого дурна оберегать»[84]. Казаки не должны были знать о том, что одновременно А. В. Измайлову приказали ни в коем случае «не упустить» казачье войско из-под Москвы. То же самое указали и боярину князю Б. М. Лыкову, который должен был «идти на казаков», как «ведомо ему учинится, что казаки учнут подыматца с станов». Зная осторожность молодого царя и его нежелание проливать кровь своих подданных, можно предположить, что правительство, уже чувствуя свою силу, действительно хотело мирно взять под контроль казачьи перемещения, наказать виновных в разных преступлениях и провести разбор казаков по принципам, выгодным Боярской думе.