Закон войны - Дмитрий Силлов

Наконец мой пока еще мутный взгляд сфокусировался на более близкую дистанцию, и я разглядел стоящую рядом со мной девушку. Открытое лицо с пухлыми губами, показавшееся мне немного простоватым из-за отсутствия косметики, волосы собраны под косынку, мешковатое платье из некрашеного полотна. Глянешь – и сразу понятно, не из нашего времени девчонка. И не только по одежде. Взгляд другой. Видимо, иные мысли у людей были в то время, иные заботы, потому и глаза – другие. Искренности в них больше, душевности, теплоты… Хотя, наверно, мне это все только показалось. Когда пуля по башке долбанет, много чего показаться может.

А это уже во мне моя природная настороженность заговорила, инстинкты сталкерские. Где я? Что со мной? Конечности, в которые пули прилетели, работают ли?

И самый первый из этой кучи вопросов я немедленно озвучил. Получилось тихо, хрипло и мерзко на слух, как всегда бывает, когда долго не пользуешься голосовыми связками, но девушка меня услышала.

– На сторожке ты, в лесу. Четвертый месяц лежишь уже. Когда тебя Иван принес, ты совсем плохой был, думали, вот-вот помрешь. И когда Ваня пулю из твоей ноги доставал, сказал, что, скорей всего, ее отпиливать придется. Но не пришлось. Живучий ты. Другой бы давно уже от таких ран помер. Вторая-то пуля кость задела, тоже мог без руки остаться. Но обошлось…

Ага, ясно… Кто-то привез полудохлого меня сюда потайными лесными тропами, где я почти четыре месяца в коме провалялся. Ну, зашибись повоевал, однако. А кто привез? Не иначе тот, кто разворотил морду фрицу, который мне башку подстрелил. Только вот ума не приложу, кто бы это мог быть…

Но мое недоумение продолжалось недолго, так как в тесноватое помещение вошел никто иной, как сержант Иванов, тот самый ветеран-пограничник, который помогал мне все время, начиная с того самого момента, как я появился на заставе.

Правда, сейчас на нем была фашистская форма. На плече у него висел знаменитый автомат MP 40, а в руке он держал рюкзак немецкого пехотинца, местами испачканный в крови. Глянув на меня, сержант удивленно поднял брови:

– Очнулся? Да ладно!

– Типа того, – прохрипел я, с трудом проталкивая слова через горло.

– Везучий ты, – хмыкнул сержант. – Я ж тогда пленных тех через линию фронта переправил, тропкой одной хитрой провел. И решил за тобой вернуться. Иду к городу скрытно, вдоль дороги через лес, смотрю, в кустах фриц сидит, гадит. Ну, я сзади подошел, аккуратно его прирезал, чтоб в дерьме не испачкаться, – и тут со стороны дороги выстрел. Я высовываюсь из кустов – и вижу, что немец кого-то расстреливает. Я ему пулю в затылок и всадил. Потом подошел к тому, в кого он стрелял, и вообще не втыкаю – лежит кто-то в фашистской форме, весь в кровище. Потом фонариком трофейным посветил – ты. Без сознания. Прикинул, что к чему, затащил тебя в коляску и на мотоцикле довез, куда надо. Сюда то есть. Пока ехал, с тебя нехилая лужа кровищи натекла, в коляске по щиколотку плескалось. Около леса пришлось транспорт оставить и километра два на себе переть. Был почти уверен, что труп несу… А оно вон как вышло.

– Хорош… обо мне… – перебил его я. – Где фрицы?

– Повсюду, – пожал плечами Иван. – Теперь это их глубокий тыл. Киев они взяли, по слухам, к Москве рвутся. Ну а я тут у них в тылу шурую. То одиночный патруль подстрелю, то склад какой-нибудь сожгу. Мелочь – а приятно. Вот фрица прирезал около речки, искупаться он вздумал. Теперь у нас его рюкзак с галетами, а у него – вечное купание…

– Да что ж ты все разговоры говоришь? – всплеснула руками девушка. – Картошка вся разварилась, есть пора.

– Это дело хорошее, – улыбнулся Иван. – А я тут к картошке еще кое-чего принес.

В рюкзаке оказались очень качественные немецкие мясные консервы, две упаковки с галетами и бутылка шнапса, очень похожего по вкусу и запаху на дешевый самогон. Судя по тому, что продуктов было изрядное количество, прирезанных немцев было больше, чем один. Но я не задавал вопросов.

Я ел как не в себя – и не мог остановиться. Организм требовал еще и еще…

– Ишь ты, как наворачивает, – хмыкнул Иван. – Глядишь, скоро совсем оклемается, будем вдвоем фрицам жизнь портить.

Отъедался и отсыпался я еще три дня, пока не почувствовал, что совсем встал на ноги. За это время я успел выяснить, что небольшая сторожка принадлежала раньше леснику, который жил тут с дочкой. А после того, как лесник умер, простудившись холодной весной, местные жители подкармливали девчонку, которая наотрез отказалась уходить из леса, где у нее помимо отцовского домика было небольшое хозяйство – курятник, загон с козами, огород. На заставе о сторожке знали, туда Иван меня и отнес. И жить там стал, благо место скрытное, лучше схрона и не придумаешь. К сироте сержант как к дочке относился, заботился как мог. И она не оставалась в долгу.

– Тут всю войну отсидеться можно, никто не найдет, – часто говорила она, явно намекая на то, чтобы мы остались с нею. Оно и понятно, с двумя вооруженными мужиками всяко спокойнее.

Но ее мечтам не было суждено сбыться…

Потому что на третий день я рассказал Ивану все, что увидел в городе, занятом немцами.

Тот глубокомысленно почесал в затылке, посмотрел на меня искоса, как смотрят на буйнопомешанного, опасаясь, что тот бросится и покусает.

Потом задумался и через несколько минут выдал:

– А ведь они могут. Нам политрук кое-что рассказывал насчет их новой религии. Какие-то арийцы вроде теперь их предки. И все их блондины – они и есть, те самые арийцы, которые намного лучше обычных чернявых фрицев. Они своих блондинов с блондинками скрещивают, прикинь? Как мы породистых быков с коровами. В общем, однозначно у них в головах все плохо. Так что вполне могли додуматься, чтоб мертвецов воскрешать. Не поздоровится нашим, если так оно и есть.

– Это точно, – кивнул я. – Я ж тебе говорю – их опытный первый образец двигался раза в три быстрее обычного человека.

Иван снова поскреб затылок, того и гляди дыру в нем проковыряет отросшими ногтями.

– Но если оно и так, и даже если мы до наших доберемся, – кто ж нам поверит? – сказал он.

– Никто не поверит, – кивнул я. – Но ты-то мне веришь?

– Я верю, – отозвался Иван. – После того, как ты из города смылся, там такое началось – только держись. Немцы три дня на ушах стояли, все окрестности прочесывали. В лес не раз пытались сунуться, но я ящик ихних гранат достал и растяжек везде понаставил. Короче, больше не суются. Да и наступление на Киев началось, им не до тебя стало. Обычных беглецов они так не ищут. Значит, сочли, что ты необычный. Или знаешь много. Или и то и другое. По всему выходит, что они не ошиблись.

– И в чем же моя необычность? – усмехнулся я.

– Другой ты, – пожал плечами Иван. – Говоришь вроде по-нашенски, а как-то иначе. Воюешь так, как никто у нас не умеет, а я многих отличных бойцов повидал на своем веку. Но, с другой стороны, фрица бьешь – значит, наш. И точка, разговор на эту тему окончен, вопросов нет. У меня. Но если к нашим попадешь, они сразу появятся, те вопросы. У тех, кому по долгу службы положено их задавать.