Невозвратимое - Алиса Арчер

Ему восемнадцать. Пальцы нестерпимо зудят, кислотные язвы практически зажили, навсегда стерев его личность и прошлое. Его тело покрыто татуировками, он бреет голову и никуда не выходит без оружия.

«Знобит. Это скоро пройдет. Мне жаль, что я не доживу до утра. Сашка… Ты помнишь, отец говорил нам о чести. Говорил, что честь у нас в крови… Никогда не думал, что ее так много. Вся земля подо мной пропитана… честью. Мне холодно. Я так хотел найти тебя, Сашка. Как жаль, что я не узнаю, каким ты стал. Прости, Сашка… Я так и не сумел тебя отыскать».

Все могло бы сложиться иначе… Но убийца идет по следу, и он неотвратим, как судьба.

Ему двадцать семь. Неправильные решения – причина многих смертей. С каждой смертью теряется что-то важное. Он объявлен в международный розыск, и нигде не задерживается дольше двух недель.

Лица людей в шеренге полны безысходности и отчаяния. Кто-то молится, кто-то шепчет имена любимых, кто-то не в состоянии ни молиться, ни вспоминать. Усталость забрала у них все – достоинство, силы, даже страх смерти. Их реальность безжалостна – черные дула автоматов, чужая речь, истребление. Мгновение спустя их трупы исчезнут в пламени, а имена припишут к безликой статистике военных потерь.

Молодая женщина лежит на кровати, ее руки безвольно свисают, пальцы касаются ледяного пола. Она знает, что ей ни в коем случае нельзя засыпать, но темный водоворот уже уносит в царство покоя, откуда нет возврата. Какое-то время она еще слышит голоса детей, зовущих ее, но они звучат все тише. Вскоре сознание гаснет, и становится так темно, будто кто-то задул горящую свечу, лишив мир последнего источника света.

Ему тридцать семь. Он держит на руках своего спящего ребенка и не может найти в себе силы положить его в кроватку. От этой любви щемит сердце, он и представить себе не мог, что сможет испытывать подобное чувство. Сзади к нему прижимается хрупкая женщина, и на миг его переполняет счастье.

По темной улице рука об руку идут мужчина и женщина. Они спешат домой, тихонько переговариваются, гадая, спят ли уже их дети. Они ушли в кино, попросив соседку присмотреть и помочь старшенькому с младшим. Далеко впереди, за одним из перекрестков, им навстречу движется смерть. Стечение обстоятельств необратимо, они никогда не возвратятся домой.

Ему сорок один. Он смотрит на два гроба, большой и маленький, и не чувствует ничего, кроме пустоты. Боль настолько сильна, что сознание вытесняет ее, оставляя лишь апатию и ощущение бессмысленности. Он не хочет смотреть, как гробы опускаются под землю. И не в силах уйти, потому что больше всего на свете хочет быть рядом с ними.

Ему сорок два. Он находит и убивает каждого, кто причастен к смерти его семьи. Зияющая пропасть в душе заполняется кровью, но легче ему не становится.

Пули врезаются в тело, отбрасывают его к стене. Золотые локоны, половинки яблок, крошечный младенец в его руках. Это правильно, он хочет, чтобы было больно, пускай наконец наступит темнота. Камни, солнечные зайчики, тихий шепот, зовущий его по имени. Он лежит, окруженный сиреневый сиянием, и вокруг него нет ничего… кроме времени.

3 февраля 2016 года

Москва. Центр исследования аномалий. 04:00

Шел дождь. Воздух, словно губка, пропитался сыростью и тяжелым духом оседающего снега. Потирая озябшие руки, Вяземский стоял посередине двора перед высокой цветочницей и смотрел на неохотно разгорающееся пламя. Рядом с ним на земле лежала большая стопка бумажных листов. Часть из них он уже использовал для розжига своего импровизированного костра и теперь ждал, когда огонь достаточно разгорится, чтобы принять новую порцию рыхлой сыроватой бумаги.

Легкий ветерок коснулся его лица и, казалось, проник внутрь, прошел сквозь него, не встречая сопротивления ни тела, ни разума. Словно Вяземский был пустой неплотной оболочкой, блеклым призраком на неясном зимнем свету.

Профессор придвинул к огню застывшие пальцы, ощутил тепло, но не согрелся. Холод остался внутри, стиснул ледяной цепью сердце, запустил по венам морозные искры. Вяземскому было плохо.

Весь день он просидел перед монитором, отсчитывая минуты до расчетного часа новой волны аномалий. И когда он минул, профессор, не смея дышать, поминутно обновлял данные спутника, проверял алгоритмы, заново просчитывал все возможные варианты смещения временны́х отрезков. И лишь через полтора часа наконец позволил себе поверить, что волна не придет. Он справился. Спас этот бестолковый прекрасный мир.

Вяземский закрыл глаза и какое-то время просто сидел, откинувшись на спинку стула. Радости и облегчения он не чувствовал. Лишь усталость и опустошение. И странное пронзительное сожаление. О загадке Вселенной, что так и не удалось разгадать, о невозможности разделить эту победу с кем-то. И о том, что лично он – Петр Сергеевич Вяземский – лишился своего шанса на искупление. Если бы ничего не вышло, он бы понял это и согласился со справедливостью неудачи. Он бы принял это за знак, что высшие силы все-таки присматривают за человечеством. Что кому-то наверху, кто гораздо лучше и несоизмеримо мудрее, не все равно, что творят люди друг с другом и самими собой. Но мир оказался спасен, и богам не было дела до людских пороков. Все останется по-прежнему, и профессор будет продолжать жить несмотря на то, что сделал.

Кабинет погрузился в темноту, и Вяземский включил настольную лампу. Чувство вины притупилось, и его мысли постепенно приобретали более практическое направление. Что он скажет семье Долохова? Как объяснит отсутствие тела после несчастного случая? Со времени основания ЦИА это была первая официальная смерть, а значит разговора с полицией избежать не удастся. Ему придется упомянуть Бельского. О причастности генерала к проекту никто не знал, и Бельский всегда подчеркивал, что, пока аномалии нельзя использовать в военных целях, он не будет афишировать свою заинтересованность. И хотя разбираться с полицией придется профессору, фамилия генерала вынудит полицейских не проявлять излишнего усердия. Это будет последним вкладом Вяземского в деятельность ЦИА. Теперь, когда угрозы распространения аномалий больше не существовало, он решил, что покинет исследовательский центр. Профессор был уверен, что Вершинин с удовольствием займет его место и продолжит работу. Ему же необходимо отдохнуть. И желательно никогда больше не слышать ничего об аномалиях.

Неосторожным движением он задел мышь, и экран компьютера тускло засветился. Вяземский взглянул на него, и сердце стремительно переместилось куда-то в область живота. Значок программы, диагностирующей новые аномалии, мигал, и по низу экрана медленно ползла строка «изменение данных». Профессор шумно вздохнул и нажал значок загрузки. Несколько секунд, что потребовались программе на обновление, он сжимал край стола побелевшими пальцами. И когда система загрузилась, не поверил своим глазам. Новых аномалий на карте не было. Но на каждом из двадцати существующих белых пятен пульсировали красные точки. Спутник зафиксировал изменения одновременно во всех аномальных зонах. Вяземский наугад ткнул в одну из точек и увидел, что площадь аномалии сократилась на пятнадцать процентов за последние два часа. Спутник регистрировал изменения уже в третий раз, но погруженный в свои мысли профессор этого не заметил. Он загрузил следующую аномалию и получил тот же результат. Убедившись, что подобные перемены коснулись всех аномальных зон, Вяземский запустил алгоритм прогнозирования, который использовал для вычисления новых волн. И пока система просчитывала возможные вариации, налил себе крепкого кофе. Стоя у окна, пил и не чувствовал вкуса. Услышав тонкий сигнал завершения работы, бросился к экрану и от удивления попятился. В течение последующих восьми часов площадь аномальных зон будет равномерно сокращаться, пока не достигнет нулевого значения. Аномалии исчезнут.