Убийство в доме тетушки Леонии - Эстель Монбрен

Жан-Пьер Фушру был не в лучшем расположении духа после разговора с тремя свидетелями, ни один из которых — он был в этом уверен — не сказал ему всей правды. Он в замешательстве посмотрел на покрытые каракулями страницы своего блокнота — даты, названия, сокращения, понятные только ему и, может быть, инспектору Джемани. Когда же в этой путанице знаков мелькнет хоть какой-нибудь свет и выведет его на верный путь?

Его возвращение в «Старую мельницу» вызвало замешательство хозяев. Они явно считали, что полицейская машина, постоянно припаркованная под окнами их «очаровательного деревенского постоялого двора», служит им неважной рекламой. В номере для него был накрыт ужин — более чем посредственный и уже остывший. Было ли это сделано нарочно, чтобы убедить его побыстрее сменить штаб-квартиру? Так или иначе, ему пришлось выпить целую бутылку минеральной воды, чтобы прогнать отвратительный вкус «охотничьего соуса», да и переварить все это оказалось нелегко.

Только он успел подкинуть в камин, где уже весело потрескивали обрубки ивы, сосны и тополя, еще одно полено, как, постучавшись, с видом американского завоевателя, только что убедившегося, что курс доллара пошел вверх, и не сомневающегося ни секунды в безусловной поддержке своего посольства, вошел Патрик Лестер Рейнсфорд. Он обвел небольшую гостиную, ставшую на время комнатой для допросов, выразительным взглядом, красноречиво говорившим, что он думает о методах и местах расследований французской полиции, молча помахал переданной ему запиской комиссара, с деланно-рассеянным видом ожидая, что ему предложат сесть. Что и поспешил сделать Жан-Пьер Фушру и услышал в ответ:

— Спасибо, я предпочитаю постоять. Надеюсь, это ненадолго, детектив. — И Патрик Рейнсфорд небрежно облокотился о камин.

— Комиссар, — поправил Жан-Пьер Фушру, усомнившись, был ли этот англицизм случайной оговоркой. — А я, с вашего позволения, присяду, чтобы записывать.

Он выбрал удобное кресло, отделенное от кресла напротив журнальным столиком и расположенное достаточно далеко от собеседника, — тому бы пришлось слегка повысить голос, чтобы отвечать на вопросы. Такая тактика была выигрышной во многих отношениях; во всяком случае, профессору пришлось придвинуться поближе, чтобы не кричать через всю комнату. Комиссар Фушру решил не тянуть кота за хвост.

— Я приношу вам свои извинения за то, что вынужден вас побеспокоить, но мы пытаемся восстановить последние часы жизни мадам Бертран-Вердон и, согласно показаниям свидетелей, — он перелистнул три страницы блокнота, — вы были одним из последних, кто видел ее вчера вечером, господин Рейнсфорд. Вы можете мне точно сказать, когда вы с ней расстались?

Патрик Рейнсфорд на мгновение прикрыл светлые глаза, и это едва заметное движение век убедило комиссара, что сейчас красиво очерченные губы произнесут заведомую ложь.

— Здесь, в этой гостинице. Тут был ужин для членов совета Прустовской ассоциации, и я оказался среди приглашенных.

Жан-Пьер Фушру восхитился тем, как была построена фраза, но не дал сбить себя с толку риторическими уловками и продолжал настаивать:

— В котором часу закончился ужин?

— О, незадолго до десяти. Двадцать два часа, как вы говорите…

— Совершенно верно. И в каком состоянии вы оставили мадам Бертран-Вердон? — спросил комиссар тоном учителя, желающего поощрить посредственного ученика за удачный ответ.

— Что вы имеете в виду? — заволновался несколько задетый профессор Рейнсфорд, не привыкший к подобному обращению.

— В каком настроении, в каком состоянии, в каких отношениях вы расстались? — уточнил комиссар, отметив про себя, что этот иностранец улавливает нюансы лучше, чем многие французы, которых он допрашивал.

— Я поблагодарил ее за любезное приглашение, пожелал ей приятного вечера и отправился в свою комнату. Я все еще страдал от смены часовых поясов, — счел он благоразумным добавить.

— Понимаю. И что она вам ответила?

— Она пожелала мне спокойной ночи и добавила, что завтрашний день обещает быть интересным.

Может, ему только показалось, но профессор Рейнсфорд выглядел теперь куда менее непринужденным. Он напрягся, в его тоне слышалось плохо скрытое нетерпение.

— И она показалась вам…

— Нормальной, комиссар, совершенно нормальной, насколько я могу судить о человеке, которого видел всего два или три раза в жизни, да и то в обществе. Поэтому я не могу особенно разглагольствовать о ее состоянии духа. — Еле сдерживаемое раздражение прорывалось в его резковатом тоне. — Я оставил ее в компании других членов совета. Их вам и следует спросить.

— Что я и собираюсь сделать, господин Рейнсфорд. Однако вернемся ко вчерашнему вечеру. Вы сказали, что видели мадам Бертран-Вердон в последний раз незадолго до десяти часов вечера в гостиной «Старой мельницы» с господами Вердайаном, Дефоржем и де Шареем.

Патрик Рейнсфорд коротко кивнул и сложил руки на груди, словно защищаясь от воображаемых ударов.

— И наконец, до этого ужина каковы были ваши отношения с мадам Бертран-Вердон?

— Сугубо профессиональные, господин комиссар, — живо парировал Патрик Рейнсфорд. — Я познакомился с ней два или три года назад в Вашингтоне. Когда она узнала, что я в Париже и собираюсь участвовать в конференции, устраиваемой Прустовской ассоциацией, то пригласила меня на музыкальный вечер у нее дома, где было еще человек двадцать. И в следующий раз я увидел ее только здесь, за ужином. Наши, как вы говорите, «отношения» на этом заканчиваются.

Не была ли горячность, с которой Патрик Рейнсфорд отрицал свое близкое знакомство с жертвой, слегка нарочитой? Жан-Пьеру Фушру вспомнился стих из «Гамлета»: «Эта женщина слишком щедра на уверения».[24]В самом деле, никто не хотел признаться, что «хорошо знал» Аделину Бертран-Вердон, подумал комиссар, и запустил последний пробный шар:

— И вы решили участвовать в конференции…

— Послушайте, комиссар, я, кажется, проявил максимум терпения, но я не понимаю, чем еще могу быть вам полезен, — прервал его Патрик Рейнсфорд. — Признаться, я немного устал и хотел бы пойти спать.

— Ах да, все эта смена часовых поясов, — пробормотал Жан-Пьер Фушру. — Конечно, мы можем продолжить завтра. Но прежде чем вы уйдете, я хотел бы спросить: видели ли вы вчера вечером кого-нибудь после мадам Бертран-Вердон?

Профессор Рейнсфорд поколебался секунду, провел рукой по волосам и ответил:

— Нет, никого. Как я вам уже сказал, я пошел прямиком в свою комнату. Именно это я хотел бы сделать сейчас, с вашего позволения…

«Он будет угрожать мне адвокатом, и к тому же американским адвокатом», — подумал Жан-Пьер Фушру. Поэтому он счел более благоразумным пойти на мировую.

— Ну конечно. Я благодарю вас за сотрудничество. Должен сказать, что редко встречаются свидетели, столь внимательные к деталям и нюансам, как вы. Сказывается, видимо, практика литературного анализа.