Лавка забытых иллюзий - Сергей Литвинов

Произошло это в городе Ростов-на-Дону. До сих пор помню наш тогдашний адрес. Коммунистический проспект, дом сорок два, квартира сто пятьдесят два. Он тоже в мозг мой намертво впечатался, что объясняется не уникальными свойствами моей памяти, а тем, что в школе и дома нас дрессировали на знание собственного адреса: чтоб не потерялся. Чтоб всегда мог рассказать (допустим, доброму дяде милиционеру), где проживаешь, и чтоб тебя взрослые благополучно назад к родителям доставили.

Осенью я пошел в четвертый класс в ростовскую школу, родители доверили мне ключ от квартиры и повесили его на бечевке на шею.

Такие же были у Витьки и у Рубена. Это означало одно: у нас оба родителя работали. (А у Витьки вообще была одна только мама.) И под рукой ни у кого из нас не было бабушек. Каждый после школы в одиночестве возвращался домой и самостоятельно отмыкал дверь пустой квартиры. Затем (как предполагали родители) мы самостоятельно разогревали на газовой плите обед, заботливо оставленный мамами, выучивали уроки, а позже — «кончив дело, гуляй смело!» — отправлялись играть на улицу.

Разумеется, в действительности наше самостоятельное существование происходило далеко не столь идиллически, как рисовалось в планах наших родителей, — но сейчас речь не об этом. Ключи на веревочке вокруг шеи являлись чьим-то гениальным изобретением: «Чтоб дитя не потеряло!» Однако, я думаю, при поголовном атеизме и категорическим запрете нательных крестов ключи, висевшие у ребенка за пазухой на груди, выполняли определенную сакральную функцию. Они были чем-то вроде амулетов, оберегов. А кроме того, их наличие грело душу — осознанием, что ты не какой-нибудь бездомный подкидыш, у тебя есть дом, где ты можешь спрятаться, уединиться и даже привести туда друзей.

И для ровесников ключ на шее был знаком: перед тобой самостоятельный, почти взрослый товарищ.

Хотя меня, конечно, сейчас, задним числом, дрожь пробирает. Вот десятилетний головастик с ранцем за плечами входит в полутемный подъезд… Отмыкает дверь… Затем зажигает конфорку… Ставит подогреваться еду… Нет, что ни говорите, я бы ужасно волновался за своего ребенка… (А может, мои родители так и волновались тогда за меня — они-то мне об этом не говорили — именно ужасно?!)

Но выхода-то другого не было. Бабушки-дедушки проживали в другом городе. Брать няню к десятилетнему ребенку было не принято. Да и не по карману. Я бы первый возопил против няни. А бросить маме работу, чтобы посвятить себя сыну — или даже, когда родилась сестренка, двоим детям, — об этом не могло быть и речи. Каждая советская женщина нацеливалась на успешную карьеру, самореализацию, служение Родине. Мать, посвятившая себя детям, как-то вразрез шла со всем укладом тогдашней жизни. Каждый человек должен был работать. Каждый. Даже статья о тунеядстве в Уголовном кодексе существовала. Конечно, маму, если б она вдруг оставила работу, не посадили: все-таки для Уголовного кодекса несовершеннолетний ребенок являлся отмазкой. Но общество смотрело б косо, это точно. Да и она сама, не работая, чувствовала бы себя не в своей тарелке. Да и материально тяжело, если хозяйка не работает. Не мог один мужчина в советские времена прокормить семью из трех человек. Даже если он был не простой инженер, а, как наш папа, инженер военный и получал совершенно феерические по тем временам деньги — рублей двести пятьдесят в месяц.

Итак, я ходил с ключом на бечевочке лет пять: со своего десятилетия и до пятнадцати лет. Потом мне позволили переложить ключи, «как большому», в карман.

С ключами у меня однажды приключилась история. Она произошла уже в Москве, на излете детского возраста и на подходе к возрасту подростковому.

Однажды я свой ключ от квартиры потерял. Возможно, случилась сия неприятность именно вследствие того, что я переоценил свою взрослость. Мне еще положено было носить ключи на бечевке на загривке, а я — как часто бывает с подростками — считал себя «большим», поэтому потихоньку снимал их с шеи и клал в карман. Наверное, посеял, гоняя с парнями в футбол на пришкольном стадионе.

Короче, ключи пропали. Дом, милый дом, оказался мне недоступен.

Как бы поступил в таком случае взрослый, уверенный в себе человек? Пришел бы вечером в семью, сообщил об утрате, повинился, его бы слегка пожурили — да и сделали в металлоремонте копию и выдали для пользования запасной ключ. Но — не подросток. Во всяком случае — не я. Юноши четырнадцати лет не ищут легких путей. Точнее, самый простой путь представляется им — в силу возраста? бушующих гормонов? — неприемлемым.

И я, как маленький В. И. Ульянов, пошел другим путем.

Так как практически все мои одноклассники носили с собой ключи от дома, мне неоднократно — на той же физкультуре, к примеру, — доводилось их (ключи) наблюдать. Существовало также развлечение: на особо скучном уроке, типа НВП, ключ обводили карандашом на листке бумаги, с той же целью, с какой обводили прямоугольники и транспортиры — то есть ни с какой.

Задолго до своей потери я подметил, что в принципе у многих моих соучеников домашние ключи в точности такие, как у меня. Они были изготовлены для одного типа замков! Значит, существовала вероятность, отличная от нуля, что ключ кого-то из одноклассников подойдет к моей двери! Клянусь, тогда, в четырнадцать лет, я подумал именно приведенными здесь словами, про отличную от нуля вероятность — я был эрудированным мальчиком, и теория вероятности так же, как и теория игр, как способ выиграть в лотерею или карты, меня весьма интересовали.

Думаю, нынешнему взрослому (да и подростку тоже!) идея подобрать к своей двери чужой ключ покажется совершенно безумной. У всех в квартирах — разные замки. У каждого своя дверь — обычно стальная. Найти посторонний ключ, подходящий к твоему замку, — да это ж бред!.. Но тогда, в семидесятые, этому никто не удивлялся.

И я начал поиск. Тщательно осмотрел — на переменах, да и на уроках — ключи моих одноклассников. Когда спрашивали, зачем мне они, честно отвечал. Никто не отказывался показать. Я записывал имена тех, у кого нашлись ключи моего типа. Трудно сейчас поверить, но таковых оказалось множество: на класс штук десять, наверное, или даже пятнадцать.

Затем наступил второй этап моей операции. Я просил у соучеников подходящий по виду ключ «буквально на пару минут». А больше мне и не требовалось — подъезд моего дома находился ровно напротив школы. На переменке я вихрем вылетал из класса, взмывал к своей квартире на лифте, пробовал ключ — не подходит! — возвращался, выцыганивал у другого товарища, опять мчался… Хотите верьте — хотите нет, но… Четвертый по счету и впрямь подошел к моему замку!

И тогда я открыл свою дверь, поставил ее на собачку, чтоб не захлопнулась (по сути, оставив незапертую квартиру совершенно без надзора — но в те годы такие мелочи мало кого волновали), и, радостный, помчался в школу. Эврика! Я нашел!

По иронии судьбы ключи принадлежали той девушке, в которую я не то что был влюблен (или она в меня), но определенная симпатия меж нами существовала. Впрочем, я находился в том возрасте, когда симпатию — или, точнее сказать, влечение — испытываешь к каждой девушке, за исключением только совсем уж страшненьких.