Зеркало сновидений - Валерия Вербинина

Ларион произнес бессвязную речь о том, что он ценит заботу баронессы Корф, которая, вне всяких сомнений, продиктована ее добрым сердцем. Сидя на скамейке, Амалия машинально чертила по земле концом своего зонтика от солнца и пыталась представить себе, что бы подумал Сергей Васильевич, услышав хвалы ее доброте. Уж он-то отлично знал, что ее можно было назвать какой угодно, только не доброй.

Попрощавшись со студентом, Амалия села в ожидавший ее экипаж и поехала домой, где переоделась в сиреневое платье, так как собиралась на вечер к графине Хвостовой. Главным блюдом, если можно так выразиться, был назначен немецкий профессор Ортенберг, изучающий мир сновидений, и Амалия предвидела, что увиденный двумя разными людьми сон, за которым последовала гибель молодой девушки, станет главной темой разговоров. Она была права — и в то же время ошибалась.

Графине Хвостовой шел шестой десяток. Это была невысокая, полноватая, восторженная дама, которая всегда прекрасно одевалась и пользовалась услугами лучших ювелиров. Женщина безусловно светская, она питала пристрастие к искусству и наукам. Она исправно посещала все премьеры, зазывала к себе на вечера певцов, писателей и художников, а также ученых, которые прославили себя в какой-либо области, не важно какой. Уверяли, что у нее чутье на таланты — хотя Амалия подозревала, что графиня попросту ищет новых впечатлений, и круговорот «интересных» гостей лишь призван поддерживать ее убеждение в собственной значительности. Личность самой баронессы Корф вызывала у графини смешанные чувства; с одной стороны, она не могла лишить себя общества дамы, которую принимали при дворе, с другой — в кругу близких друзей госпожа Хвостова не отказывала себе в удовольствии пророчить, что когда-нибудь баронесса оступится и ее все же изгонят из большого света. До той поры, впрочем, графиня принимала Амалию со всей любезностью, на какую была способна, и не забывала присылать ей приглашения на свои вечера, если знала, что баронесса находится в городе.

Амалия поздоровалась с графиней, и та, похвалив ее наряд, пожелала представить гостью звезде вечера, в роли которой на сей раз выступал профессор Фридрих Ортенберг. Перед баронессой предстал невысокий, но чрезвычайно импозантный брюнет лет 45 с густой темной бородой и пронизывающими черными глазами. По его фигуре Амалия поневоле сделала вывод, что в свободное время профессор отнюдь не пренебрегает отечественной кухней и славным немецким пивом. В обществе профессор говорил по-французски с заметным немецким акцентом, но довольно бегло и практически без ошибок, так что окружающим не приходилось напрягаться, чтобы понять его.

Завидев среди гостей Левашовых с Оленькой, а также Истриных с Арсением и Машенькой, Амалия окончательно убедилась в том, что разговора о сне, который одновременно видели два человека, не избежать. Ей также бросилось в глаза, что молодой поручик необыкновенно угрюм, а Оленька кажется бледной и нервозной. Но стоит отдать профессору должное: он заговорил с ней так участливо и доверительно, что девушка успокоилась и раз или два даже улыбнулась в ответ на его попытки пошутить. Расспросив Оленьку о ее сне, профессор взялся за Арсения, который оказался куда более крепким орешком. Он отвечал односложно и словно через силу, стойко игнорируя все попытки собеседника расположить его к себе. У Амалии сложилось впечатление, что внимание публики скорее тяготит молодого человека, и она подумала, что отцу и мачехе пришлось приложить определенные усилия, чтобы убедить его прийти на вечер.

— Alors, qu’en pensez-vous, monsieur le professeur? [10]— допытывалась Хвостова, обмахиваясь своим широким веером, с которого на нее иронически взирали многочисленные нарисованные амуры. — Как сказано в вашей прекрасной статье, сны могут открывать нам будущее… Мне представляется, здесь определенно тот самый случай.

— Весьма вероятно, госпожа графиня, — отозвался профессор и заговорил о других случаях, в которых сны так или иначе предсказывали судьбу. Среди прочего он рассказал, как в одном немецком городке была убита девочка. Полиция не знала, где искать убийцу, но тут местный художник увидел сон, а во сне — картину, на которой была изображена жертва и ее преследователь. Проснувшись, он нарисовал картину, причем фигура преследователя вышла настолько убедительной и зловещей, что полицейские решили на всякий случай проверить, не живет ли в окрестностях похожий на него человек. Они действительно отыскали его и при обыске нашли доказательства, уличающие его в убийстве.

— Кажется, у госпожи баронессы есть возражения, — заметила Хвостова, от которой не ускользнуло скептическое выражение лица Амалии.

— Разумеется, ведь о том, что сон был, известно только от самого художника, — усмехнулась та.

— Полагаете, никакого сна на самом деле не было? — не удержался Арсений.

— Я не исключаю, что художник стал свидетелем убийства и решил таким оригинальным образом привлечь внимание к своему творчеству. Либо еще хуже: он сам был убийцей, сочинил сон с картиной и подбросил другому человеку улики, чтобы отвести от себя подозрения.

— Но если задержанный признался… — начал профессор.

— Слабый человек под давлением может признаться в чем угодно, — отрезала Амалия.

Профессор Ортенберг нахмурился. Он чувствовал, что красивая белокурая дама в сиреневом платье не верит ему и что под ее влиянием аудитория начинает колебаться. Однако у него было одно неоспоримое преимущество — авторитет, подкрепленный ораторским талантом. Последующие несколько минут он употребил на целую речь о неизведанном, о ясновидении, о том, что грань между уже сбывшимся и предстоящим порой удивительно тонка и сны обладают способностью сводить ее на нет. Он употребил массу красивых, но малопонятных слов вроде «тонкие психические связи», «неизвестные аспекты человеческого восприятия» и «причуды сознания». Однако Амалия не принадлежала к людям, которых легко обмануть красивыми выражениями. Слушая профессора, она убедилась, что имеет дело с человеком увлеченным и знающим, чьи познания, однако, не имеют практически никакой научной ценности. В его памяти было собрано большое количество фактов о самых разнообразных снах, а дальше — дальше открывался простор для гипотез, доказательства которых выглядели еще более шатко, чем видения, которые они пытались объяснить. Поневоле Амалия пришла к выводу, что при всей своей любознательности и неутомимости профессор Ортенберг все же недалеко ушел от составителей сонников и всевозможных шарлатанов, которых предостаточно в любые времена.

— Скажите, профессор, — спросила графиня, — а часто ли вообще бывает, чтобы два человека видели одинаковый сон?

Разумеется, нет, ответил герр Ортенберг; речь идет о чрезвычайно редком феномене, и тем интереснее случай, о котором рассказали Оленька и Арсений.

— Рискну предположить, — добавил профессор, благожелательно поглядывая на обступивших его слушателей, — что героиня сна была очень важна для тех, кто его увидел. — Он повернулся к Оленьке. — Вам, мадемуазель, она приходилась сестрой. — Профессор бросил взгляд на хмурое лицо Арсения и добавил: — А вы, вероятно, питали к ней определенные чувства…