Зеркало сновидений - Валерия Вербинина

— Боюсь, что нет, — холодно ответил молодой человек.

— Сегодня ночью, — проговорила Оленька, зябко поежившись, — я увидела еще один сон. Там была площадь без дворца, а потом…

— Боже мой, неужели вы тоже?.. — вырвалось у Арсения.

По толпе пролетел вздох изумления. Графиня Хвостова открыла рот.

— Поразительно, — уронил профессор Ортенберг. — Тонкие психические связи… — Оленька хотела что-то сказать, но он повелительно вскинул руку. — Могу ли я попросить вас обоих об услуге? Так сказать, для чистоты эксперимента… Госпожа графиня, благоволите распорядиться, чтобы принесли бумагу и чернила. — Хозяйка дома подозвала слугу, а профессор тем временем обратился к поручику и Оленьке: — Я прошу вас обоих разойтись в разные углы, и пусть каждый напишет то, что ему приснилось. Нет-нет, не надо ничего говорить вслух… Когда вы опишете свой сон на бумаге, мы сравним версии и увидим, совпали ли ваши сны на этот раз.

Амалия нахмурилась. Происходящее стало приобретать совсем уж фантастический оттенок. Да нет, не может быть, сказала она себе; сейчас Оленька сядет за один стол, Арсений — за другой, и когда сравнят то, что они написали, там не будет почти ничего общего.

Часть гостей сгрудилась за спиной Оленьки и следила, как девушка прилежно водит пером по бумаге; другие предпочли остаться возле Арсения, причем многие, не удержавшись, заглядывали ему через плечо. Молодой человек писал быстрее, чем Оленька, и закончил излагать свой сон раньше. Принужденно улыбнувшись, он подал листок профессору, на лице которого отразилось легкое замешательство. Он забыл попросить, чтобы молодые люди описали свои сны по-французски, и Арсений изложил его по-русски.

— Э-э… госпожа графиня…

Хозяйка дома взяла листок из рук профессора, надела пенсне и прочитала текст вслух — сначала по-русски, затем в переводе на французский:

«Я нахожусь на Дворцовой площади, но Зимний дворец исчез. Затем я обнаруживаю себя на берегу Финского залива. Под черным засохшим деревом спиной ко мне стоит человек. Он оборачивается, я слышу выстрел и вижу, как он падает. Человек этот похож на одного из близнецов Шаниных, но я не успел определить, был ли это Владимир или Николай».

— Позвольте взглянуть на текст, — не утерпела Амалия.

Она взяла листок из рук графини и пробежала строки глазами. Тем временем хозяйка дома зачитала вслух сон, описанный Оленькой.

«Я вижу Дворцовую площадь, но не вижу дворца. Потом я вдруг переношусь на берег залива. Мне кажется, это Финский залив. Я вижу черное дерево, которое давно высохло. Под деревом стоит человек. Я не вижу его лица, потом он оборачивается, звучит выстрел, и он падает. Я понимаю, что это Володя или Коля, но не знаю, кто именно из них».

Со всех сторон слышались ахи, охи, изумленные восклицания, недоуменные вопросы. Арсений сидел, покусывая губы; Оленька как-то стушевалась, выглядела жалкой и напуганной. Вновь она видела сон, который предвещал кому-то смерть; и вновь этот же сон видел другой человек…

Амалия взяла у графини второй листок, исписанный круглым аккуратным почерком — только неровные хвостики кое-где выдавали волнение писавшей. Сомнений больше не оставалось: оба сна были идентичны, хоть и описаны по-разному.

— Боже мой, — сказала взволнованная молодая дама возле Амалии, обращаясь к своему супругу, — я же знаю Павла Ивановича и его жену, она превосходнейшая женщина… А теперь по всему выходит, что один из их сыновей умрет… какой ужас!

— Ну, может быть, все еще обойдется, — пробормотал супруг, нервно поежившись.

Профессор Ортенберг попросил рассказать ему подробнее о людях, которые упоминались в записях. Вконец ошеломленный Базиль объяснил, что речь идет о знакомых Арсения и Оленьки, о братьях-близнецах, которые учатся в университете.

— Моя дочь знает их много лет, — пробормотала Наталья Андреевна. — Но как же так?..

Не утерпев, Арсений подсел к Оленьке, и несколько мгновений они завороженно смотрели друг на друга, не обращая внимания на то, что происходило вокруг них.

— Вам не кажется… — начал молодой человек и умолк.

— Я ничего не понимаю… — пробормотала Оленька, обхватывая себя руками. — Совсем ничего! Неужели Володя… или Коля… неужели кто-то из них умрет?

— Не знаю, — ответил Арсений, хмурясь. — Нет, я бы не хотел этого. Честно, не хотел бы…

— Я боюсь, — пролепетала Оленька и заплакала. Арсений, Машенька, хозяйка дома и гости наперебой кинулись ее утешать. Амалия осталась стоять у стены, держа в руках два листка. Отыскав глазами профессора Ортенберга, она увидела, что он рассеянно поглаживает свою бороду, и на лице его отражается целая гамма чувств — от замешательства до удовлетворения, что ему наконец-то попался достойный объект для изучения. Признаться, в эти мгновения Амалия почти завидовала ему. У нее самой для происходящего не было не то что объяснения, но даже тени объяснения.

В четыре часа пополудни кукушка высунулась из часов и прокуковала первый раз. В ответ раздался грохот: фарфоровая ваза, которую Александра Евгеньевна сняла со стола, чтобы ровнее перестелить скатерть, выпала из рук у хозяйки дома и разбилась. Сконфузившись, кукушка прокуковала еще три раза и от греха подальше предпочла скрыться из глаз.

— Боже мой… — простонала Александра Евгеньевна удрученно, глядя на осколки вазы у своих ног.

Она в изнеможении опустилась в кресло и стала растирать пальцами лоб. В дверь вбежала горничная, охнула, спросила что-то бестолковое, но Александра Евгеньевна была так расстроена, что не обратила на слова никакого внимания.

— Приберите здесь, Дуняша. Будьте осторожны: осколки…

Горничная поспешила за совком и веником, а Александра Евгеньевна поймала свое отражение в серебряном чайнике, который был надраен так, что вполне мог служить вместо зеркала, хоть и кривого. Чистота была манией хозяйки дома; она не доверяла слугам и постоянно что-то натирала, драила, переставляла более симметрично и перетаскивала с места на место. Каждая вещь, на которой появлялось хоть небольшое пятно, немедленно отправлялась в стирку; Александра Евгеньевна меняла занавески, перестилала ковры, выговаривала прислуге за каждую пылинку и неустанно преследовала вторгавшегося в ее владения врага, будь то грязь, моль или мыши. Муж ее, тот самый Павел Иванович, смахивающий на смесь колобка и лисы, позволял жене делать все что она хочет, а сам как-то нечувствительно и незаметно устранился из дома, откуда рано уезжал на службу и куда поздно возвращался. Но сегодня был неприсутственный день, то есть такой, когда работа отменяется; клуб, в котором глава семейства проводил значительную часть свободного времени и где он частенько поигрывал в карты, тоже был закрыт, так что волей-неволей Павлу Ивановичу пришлось остаться дома. Скорее всего, он бы предпочел поехать кататься в экипаже, вместо того чтобы торчать в четырех стенах, но с утра петербургская погода вдруг вспомнила, что она петербургская, а стало быть, не должна давать спуску местным жителям. Ветер решил, что ему пора разгуляться, и задул с четырех сторон сразу, а также сверху и снизу; угрюмые тучи закрыли небо, и из них полил фирменный петербургский ливень, чьи холодные колючие струи обладают премерзкой способностью проникать под любую одежду и заставить ее обладателя продрогнуть до костей. Само собой, Павел Иванович слишком дорожил своим здоровьем, чтобы выезжать в такую погоду, так что он заперся под предлогом текущих дел в своем кабинете и занялся тем, что любил больше всего на свете: стал пересчитывать деньги, находившиеся в его распоряжении.