Вкус жизни (сборник) - Владимир Гой

Я никогда не был большим праведником, но к Богу относился с уважением и часто в компании любителей легкой жизни за кружкой хорошего грога разглагольствовал о наших смертных грехах и возможных способах их избежать, несмотря на их кажущуюся неотвратимость. В споре я был просто неудержим, и местные девчонки восторгались моими рассуждениями о женской добродетели, иногда на их глаза даже наворачивались слезы. Но как только в зале появлялись клиенты, слезы моментально высыхали, глаза становились томными, а на губах появлялась многообещающая улыбка, испепеляющая мои философские потуги.

В тот памятный для меня день я появился в баре часиков в семь вечера, народу было не густо, человек пять-шесть, точно не помню. Но зато как с этой старой лошадью Мартой в баре появилась она, я запомню навсегда. Меня как током пронзило от ее бесстыжих зеленых глаз и притягивающих, как магнитом, вызывающе накрашенных откровенно сексуальных губ. Голова моя пошла кругом.

Марта кивнула мне, и они уселись напротив, через столик. Я выдержал паузу, поднялся, подошел к ним и с присущей мне чертовской галантностью поинтересовался насчет сегодняшнего вечера, ляпнул еще какую-то чепуху и присел на край стула рядом с ними. И, постаравшись скрыть распиравшее меня желание познакомиться со спутницей Марты, как бы невзначай спросил:

– Да, кстати, как зовут твою подружку?

Эта секс-машина стоимостью Где-то сто пятьдесят долларов за ночь, прозванная Лошадью за свою удивительную работоспособность, как и за способность соображать, посмотрела куда-то мимо меня и процедила сквозь здоровенные зубы, обрамленные узкими губами с небольшим шрамом над верхней:

– Не мешай работать, сейчас сюда клиенты прибудут, – и с расстановкой добавила:

– Не смущай, новенькая она, ей впервой под зеленый ложиться, сделай доброе дело, отвали.

Упрашивать меня было не надо, и я снова устроился на стульчике возле стойки, бросая время от времени в их сторону косые взгляды. Нравилась мне эта девчонка до удивления, и как-то было муторно на душе оттого, что сегодня вечером ей кто-то сунет в руку измятую зеленую бумажку, под стать которой она выйдет из номера уже утром, после первой рабочей ночи. Лет десять тому назад я работал барменом в одном из престижных баров нашего портового города, но мне никогда не приходилось пользоваться услугами платных девчонок. Что ты за мужик, если не можешь найти себе бесплатную, любящую, которая встречает тебя в любое время суток с распростертыми объятиями?

В бар понемногу потек народ, шелестя вновь введенными латами и вечнозелеными долларами, при виде которых у многих потеет под мышками и приятно кружится голова. Любит народ денежки, и как его от этого ни отучали, всегда пытается заработать любыми путями. Гомонящая толпа в одно мгновение заполнила весь зал, и между столиками засновали официантки в фирменных майках с названием бара на выпирающей груди. Зазвенели бокалы, застучали, заскрипели с жалобным стоном о фарфоровые тарелки ножи и вилки, народ приступил к трапезе с нехилым количеством темного пива и светлой текилы, закусывая ее ярко-желтым лимоном.

Мне на них на всех было начихать, волновало только одно, верней, одна из этой толпы. Появилось желание каким-то образом выдернуть ее из этого общества и не дать произойти тому, к чему ее с таким усердием готовит Марта-лошадь. Народ гудел потревоженным ульем, выплескивая в атмосферу бара смех, веселую ругань заядлых спорщиков и клубы сигаретного дыма.

Время шло к «раздаче», самцы начинали зыркать по сторонам в поиске подруги на сегодняшнюю ночь. У меня засосало под ложечкой: в напарницу Марты вперлось сразу несколько взглядов. Нельзя было терять ни минуты, я быстро решился: поднялся и подошел к Марте, выпалив ей залпом:

– За девчонку плачу я, поэтому не выпендривайся и познакомь нас побыстрей – сама знаешь, меня дома жена ждет, опаздывать мне не с руки.

Марта просто обалдела от моего скоропалительного решения и, зная меня как морально устойчивого типа, спросила:

– А двести баксов дашь?

– Дам, – быстро ответил я, пребывая в эйфории гордости за самого себя и задуманного мной благородного поступка.

После того как я отсчитал прекрасной Леночке двести зеленых, она шла под руку со мной по улицам Старого города. Я пытался вести с ней какую-то учтивую беседу, вроде и не было между нами каких-то расчетов, просто так, приятное знакомство, и все. Напрягая всю свою память, пытался что-то рассказать об архитектуре, что когда было построено, кто где родился, ну и в таком духе. Половину врал, ну а вторую половину вроде бы говорил правду. А она как-то на меня странно смотрела и улыбалась. От этой улыбки мне становилось тепло и хотелось сказать, что я с ней спать не буду, просто необходимо было вырвать ее из этого дерьма. Но что-то меня удерживало, и я продолжал рассказывать о достоинствах нашей архитектуры.

Так незаметно мы подошли к большому серому зданию возле музея изделий из камня, она, ни слова не говоря, нежно потянула меня в открытую дверь подъезда. Все, решил я, надо прямо тут ей сказать, чтобы она не думала, что я способен опуститься до того, чтобы воспользоваться нуждой женщины и лечь с ней спать за деньги. Но она отпустила мою руку и быстро поднялась на первый этаж в квартиру номер два, через секунду открыла дверь и жестом пригласила войти.

Утром, когда я, проклиная все на свете, натягивал на себя штаны, в ужасе предвкушая семейный скандал, услышал из-под одеяла довольный Леночкин голос:

– Марта меня предупреждала, что на этой работе попадаются в основном свиньи, но мне кажется, она была не права.

До сегодняшнего дня мне тоже очень хочется в это верить.

Он бил ее раз в неделю, чтобы помнила, что она его жена. Ее высокий чистый голос разносился по всей округе, оповещая соседей, что у Дмитрича сегодня боевое настроение. Конечно, многие советовали ей обратиться за помощью в полицию. Но она от них отмахивалась, как от назойливых мух, мол, не лезьте не в свое дело.

Вообще-то Дмитрич был довольно мирный человек, но ее вечное ворчание могло вывести из себя кого угодно. А вот после «руковозложения» она на некоторое время успокаивалась и становилась просто золотой.

Ну конечно, что греха таить, любил он, родимый, выпить. Вот так соберутся с друзьями после работы, возьмут бутылочку красненького, усядутся на деревянной скамейке в сквере, что возле дома, и поведут долгие нудные разговоры за жизнь, кому как платят, кто с кем переспал и будет ли скоро война. Потом сбрасывались по копейкам еще на одну и посылали за ней гонца. Чем больше выпивали, тем становилось все интересней и интересней, выяснялись разные подробности из жизни окружающих соседей и про остальное. И это могло продолжаться до бесконечности, если бы не закрывался магазин или из дома не прибегали бы жены и не растаскивали по домам своих мужиков, решавших глобальные проблемы.

Она вела Дмитрича под руку, все время причитая над его беспутной жизнью, и требовала, чтобы он подумал хотя бы о детях и не подавал им такого примера. Он брякался посреди двуспальной кровати и засыпал. Она же аккуратно снимала с него тяжелые ботинки, носки, стягивала брюки и накрывала одеялом. А сама, пристроившись сбоку, прислушивалась, как он там, не плохо ли ему, а он что-то бормотал во сне, разметав руки в разные стороны, и только когда устанавливался его постоянный громкий храп, она спокойно засыпала.