Империя травы. Том 1 - Тэд Уильямс

Он отвесил принцу-храмовнику поклон нужной глубины.

– Слава королеве, слава клану Хамака, – сказал он.

В его сне она стояла над ним. Он ее не видел, но ощущал присутствие, прямое и холодное, точно клинок меча. И еще он чувствовал ее опасный гнев, но ему показалось, что он направлен не на него – во всяком случае, он молился, чтобы было именно так.

«Ветра слишком сильны, – сказала она. – Они возвращают мои слова обратно, или их уносит в темноту, где они исчезают и забываются».

Морган знал, что спит, и ему ужасно хотелось проснуться, но что-то, казалось, давило на него, удерживало во сне, и он чувствовал себя беспомощным спелёнатым ребенком.

«Ты должен им сказать. Ты должен сказать им за меня. Ветра слишком сильны».

Он и прежде ощущал это гневное присутствие, но во сне не видел лица, лишь кружение теней и вспышки света, словно сквозь разбитое церковное окно, со скорбными святыми на осколках, печальные глаза, рыдающие, стонущие рты.

«Кто ты?» Он не произнес эти слова, но чуждое присутствие уловило его мысль.

«Ты знаешь меня, смертное дитя. Ты знаешь меня. Первая Бабушка знала твоего деда. Я чувствую в тебе ее прикосновение – и чье-то еще… вкус Моря Сна…»

А потом он проснулся, лишенный надежд и одинокий – потерянный, потерянный в бесконечном Альдхорте. На сей раз он не заплакал, у него просто не осталось сил, и Морган пожалел об этом. Все что угодно, лишь бы избавиться от холодной неизвестности, наполнявшей его сознание. Он не мог вынести мыслей об этом. Он знал, что лес пытается свести его с ума.

Жаркие, изматывающие дни, после которых приходили холодные ночи, каждая следующая такая же, лишенная надежды, как предыдущая. Морган мечтал о вине, бренди или даже слабом пиве, чтобы отгородиться завесой алкоголя от тяжелых мыслей. Он предавался воспоминаниям о кувшине или кружке, которые кто-то разлил в его присутствии. Ему так отчаянно хотелось выпить хоть чего-нибудь, кроме воды, что он бы с радостью вылизал грязный пол таверны «Безумная девица», чтобы добраться до пролитого вина. Голод исчез, но ему на смену пришло отвратительное расстройство желудка, от которого его сжимали судороги и опустошали снова и снова, хотя он давно должен был опустеть. А еще ему казалось, что его голова тлеет, точно горячий уголь.

«Ад – это отсутствие вина, – думал он. – Ад – это сухой рот и горящая голова».

После того как солнце несколько раз взошло и село, порочные желания стали отступать, но он по-прежнему чувствовал себя больным, и все тело у него ныло, словно после проигранной драки. И тем не менее он заставлял себя идти дальше, пытался придерживаться южного направления, но, хотя он больше не возвращался к началу пути, как в первый раз, каждый следующий день завершался одинаково – Морган оставался в густом лесу.

Он часто думал о том, чтобы выбросить все свои бесполезные вещи, которые на себе нес – меч, материнскую книгу Эйдона, смешные железки, которые дал ему Сненнек. И тяжелые доспехи? Разве они защищают от отчаяния? Разве спасут его от голода и постепенно ускользающего разума? Но, хотя он снял тяжелую кольчугу, Морган не мог ее выбросить, поэтому просто повесил ее на плечи и сделал вид, что когда-нибудь она ему понадобится. Какая-то часть его уцелевшего разума подсказывала: как только он начнет избавляться от бесполезных вещей, то уже не сможет остановиться и постепенно останется голым, за исключением нескольких тряпок, будет есть листья и траву и пить росу, точно спятивший отшельник. А когда он умрет, от него останется лишь скелет, и те, кто его найдет, не узнают, кем он был.

«Голый принц. Принц Костей. Морган Бессмысленный, последний в династии».

Но что-то не давало ему сдаться, и еще через пару дней, проведенных в лесу, дикое, безрассудное стремление к крепкой выпивке наконец потускнело до тупой боли, стало незначительным, но неизменным сожалением. Теперь голод и отчаяние превратились в его главных врагов. Он брел по тропам, протоптанным животными, или расчищал себе дорогу в подлеске мечом, постоянно заставляя себя двигаться вперед.

«Если я продолжаю шагать, значит, я не умираю», – говорил он себе, хотя и не был до конца уверен в том, что это правда.

И он шел и шел дальше, спотыкаясь. Проходили долгие дни, и он вспоминал, что однажды сказал ему дед: «Ты не узнаешь, что попал в историю, до тех пор, пока тебе не расскажет ее кто-то другой».

Попал ли он в такую историю? Или это лишь история его смерти? Быть может, что-то непредвиденное все изменит. Вдруг кто-то из эркингардов уцелел и теперь пытается его найти. Быть может, его бабушка и дедушка отправили отряд на его поиски.

«Да, быть может, – шептал мрачный голос. – Быть может, деревья начнут танцевать, а горы – петь».

Он продолжал спать на широких ветвях больших деревьев, дубов или ясеней, опасаясь хищников, которые могли разгуливать по лесу ночью, и научился просыпаться, прежде чем поменять положение, чтобы не упасть – никогда не забывая, что он находится высоко над землей. Наблюдатели с широко раскрытыми глазами, шепот неизвестных существ, сидящих на вершинах деревьев, окружавших его в первую ночь, по-прежнему иногда появлялись, но теперь их стало заметно меньше, он редко их слышал и лишь изредка видел лунные отблески в их глазах. Ему казалось, что и они постепенно потеряли к нему интерес.

«Сегодня пятый или шестой день? – недоумевал Морган, шагая вдоль почти высохшего русла ручья. – Или седьмой?»

Моргана напугало то, что он не знал ответа, и тогда он попытался вспомнить все, что с ним произошло, но дни были настолько одинаковыми, что у него ничего не получилось.

Он доел все свои припасы до последней крошки, и, хотя расстройство желудка прекратилось, боль в желудке только усилилась. Морган нашел ягоды бузины и боярышника, и они немного прогнали боль и голод, а на маленькой, залитой солнцем лесной поляне натолкнулся на яркие заросли одуванчиков и съел их все, цветы и листья. Сейчас он дожевывал последний, и неважно, что вкус у одуванчиков был совсем не таким, как у блюд, о которых он мечтал с того момента, как прошло расстройство – толстый бифштекс с кровью, горячие караваи хлеба, пудинги, пироги и ароматные сыры, – они слегка притупили его невероятный голод. Впрочем, в густом Альдхорте не стоило рассчитывать найти много любящих солнце одуванчиков, да и сезон ягод подходил к концу. Ко всему прочему Моргану никак не удавалось найти грецкий орех или каштан, как он ни пытался. Его знания о том, как прокормиться в лесу, были такими же скудными, как оставшиеся силы.