Синдром пьяного сердца - Анатолий Приставкин

– Так где же он? Где тот цветок, что нас осчастливит?

– Там, где был я, – отвечал Емил. – Если рядом прекрасное создание, нужен ли, скажи, какой-то завалящий цветок папоротника?

– Не нужен! Не нужен, Емил! – Это Люся, она уже не спала и слышала наш разговор.

– Но я бы, пожалуй, сорвал… – пробормотал Борис, – так, для запаса… перец, лаврушка, гвоздика, цветок папоротника… Специи, словом.

– Нет, – заявила Люся категорично, не желая на эту тему даже шутить. – Счастье «в запас» не бывает. Протри глаза и посмотри на Емила… Оно бывает только таким!

Утром, отправляясь в последний путь, на Москву, выяснили, что ночью Емилу зачем-то понадобилась наша Дуля, кажется, с ее помощью он замерял глубину речки и чуть нашу любимицу не утопил.

А потом они вдвоем… С кем? Ну, с кем-то вдвоем сидели на той же Дуле у костра, подложив для мягкости наш походный спальный мешок…

– Вот кто свидетель нашей ночи, – с нежностью произнес Емил, возвратив Дулю в багажник и погладив ее рукой.

Так гладят женщину.

А далее произошло то, что происходит в конце каждого, даже самого распрекрасного путешествия. Мы разъехались, разбрелись кто куда: Борис с Люсей к себе в Жуковский, где они живут и трудятся, а Емил уехал в свою Болгарию, в теплый тракийский город Пловдив…

Ну а я остался в Москве.

В Москве… Но с Дулей.

Далее же случилось вот что.

Однажды позвонил мне Толя Злобин, бывший фронтовик, а ныне мой коллега-литератор. Сказал, что он приезжал в поликлинику, да вот вспомнил, что я рядом живу, и решил заглянуть. Сейчас он возьмет бутылек и придет, чтобы потолковать о жизни.

– Да у меня все есть, – сказал я Толе. – У меня корыто под завязку и закусь. Не теряй времени, заходи!

Толя объявился через полчаса. Снимая куртку, озирался со словами, что давненько здесь не был, и… Тут он умолк, будто поперхнулся, вывернув голову в сторону письменного стола, который хорошо проглядывался из прихожей через распахнутую дверь.

– Что это… у тебя? – спросил, вытягивая шею и округлив глаза. Можно было подумать, что встретил у меня в квартире тигра.

– Где? – удивился я, озираясь и недоумевая.

– Да вон… На столе!

А на столе, посверкивая гладким холодным боком, красовалась моя Дуля.

И я сказал:

– Это… Дуля…

– Дуня? – не расслышал он. – Какая еще Дуня? У него даже воздуха не хватило, чтобы произнести целиком всю фразу.

– Ду-ля, – повторил я. – Для украшения. Сувенир, так сказать… Из Прибалтики…

– Кто – для украшения? – произнес Толя странным голосом, делая шаг назад и дергая при этом ручку входной двери, которая не сразу ему поддалась.

Так с курткой в руках и исчез, только быстрые шаги простучали на нижних этажах лестницы.

А вскоре раздался телефонный звонок. Я услышал Толин голос и понял, что он крайне взволнован.

– Я удрал как последний трус… – сказал он. – Но послушай меня… Ты меня слышишь?

– Слышу, – подтвердил я.

– Так вот, у тебя на столе снаряд… Ты меня хорошо слышишь?

– Ну конечно, слышу, – повторил я.

– Заряженный боевой снаряд! – прокричал он прямо в трубку, так что мембрана зазвенела.

– Но, Толя, – отвечал я бодро, хотя внутри что-то кольнуло. – Это головка, которая безопасна…

– Послушай старого артиллериста, который прошел войну! – перебил он сердито. – Это снаряд очень крупного калибра… Где ты взял его?

– В лесу.

– Вот и отвези его поскорей в лес!

– А он что же? – спросил я, настораживаясь. – Он и сейчас может…

– Конечно может! – заорал он в трубку. – И ваш дом взлетит на воздух! А у тебя, между прочим, дети! Кстати, где они?

– Детей здесь нет, – отвечал я упавшим голосом. Разговор о детях меня сразу отрезвил.

Я пришибленно молчал, а Толя стал подробно объяснять.

– Ты должен немедленно, сейчас взять подушку, одеяло, шубу, ковер… Ну, что помягче, в них (только в них!) завернуть свою Дулю и так, на цыпочках, нежно, как цветок, как грудного ребенка… перенести в машину… Но все это, – повторил он, – делать не дыша…

– А если милицию позвать? – задал я дурацкий вопрос.

– Зови, – произнес он угрожающе. – Приедут, когда поздно будет… А если поспеют, то оцепят дом, выгонят всех на улицу. Да задергают с допросами… Ты этого хочешь?

– Этого не хочу, – сказал я правду.

– Тогда не тяни. Черт ее знает, твою Дуню…

– Дулю, – тихо поправил я. И, желая хоть что-то возразить, добавил: – Ведь до сих молчала…

– Все мы молчим, пока не взорвемся, – зло отреагировал он.

«Вообще-то она не такая», – чуть не сорвалось у меня с языка, но сообразил, что Толя может напоследок и обматерить.

Я перевел взгляд на Дулю: отблескивая на солнце холодным серебром, с золотыми ободками, она не казалась страшной. Современный, как сказали бы, дизайн, его жалко было рушить.

Я со вздохом взял Дулю под мышку и направился к выходу, но у лифта вспомнил, вернулся, замотал ее в детское одеяло, которое подвернулось под руку.

У подъезда попался сосед, из разговорчивых. Пока он что-то у меня выспрашивал, я весь издергался, руки онемели от тяжелой ноши.

– А ты чего в одеяле-то носишь? – вдруг спросил он. – Случайно, не помидоры?

– Помидоры? – повторил я тупо. – Почему помидоры?

– Просто в нашем доме живет один тип, так представляешь, он все время носит в одеяле помидоры…

– Нет у меня помидоров, – злобно отвечал я. И добавил: – У меня Дуля…

– Ах, вон что, – произнес сосед с пониманием и при этом почему-то мне подмигнул.

Я торопливо залез в машину, Дулю положил рядом, на переднее сиденье, и вырулил на трассу. Через несколько часов езды, когда пошел сплошняком лес и не стало видно жилья, я свернул на боковую дорогу, а проехав еще десяток километров, снова свернул на глухой проселок, который и привел меня к уютному озерцу.

Я присел на зеленом бережке, наслаждаясь тишиной и безлюдьем. Не часто встречаешь, даже когда ищешь, такие заповедные места. Сюда бы на рыбалочку, да Бориса с Люсей взять, да Емила, да корыто… Да лодочку и Дулю…

Я вдруг вспомнил, зачем приехал. Извлек из машины Дулю, развернул, положил на траву. Оглядел заливчик, чтобы еще раз убедиться, что я совершенно один. Поднял Дулю, чмокнул ее в тупой холодный носик и произнес не без чувства:

– Спасибо за все.

За что – знал я один.

Да за то хотя бы, что не рванула, как ей от роду полагалось, и не разнесла нас вдребезги!