Я – убийца - Себастьян Фитцек

– Да. Они похожи на грецкий орех.

Лаура засмеялась:

– Точно. Сейчас мы как раз снимаем на пленку такие грецкие орехи. Позже мы покажем тебе целый видеофильм. А если ты сейчас соврешь мне, то увидишь потом на пленке что-то нереальное.

– Ну хорошо.

Лаура быстро посмотрела на Брандмана и профессора, потом продолжила задавать вопросы.

– У тебя есть водительские права?

– Да.

Мюллер завороженно смотрел на 3D-снимки высокого разрешения. При всех предыдущих ответах ничего не происходило. Но сейчас зона неокортекса неожиданно покраснела.

– На какой машине ты ездишь?

– На «феррари».

– А где ты живешь?

– В Африке.

– Вы видите? – прошептала Лаура, обращаясь к Мюллеру. – Повышенная мозговая активность в таламусе и миндалине. Обратите внимание и на показания в других отделах, которые отвечают за эмоции Симона, его управление конфликтом и контроль за мыслительной деятельностью.

Она указала обгрызанной ручкой еще на одно красное пульсирующее пятно на экране:

– Очень типично. Когда человек говорит правду, здесь все спокойно. Но, выдумывая ложь, испытуемый должен напрячь фантазию и поэтому сильнее сосредоточиться. Наша компьютерная программа окрашивает необычные биоизменения потенциалов головного мозга в красный цвет и тем самым выявляет неправду.

– Фантастика, – вырвалось у Мюллера.

Неудивительно, что эта новая система безнадежно оставила позади обычные детекторы лжи. Классический полиграф фиксировал только типичные изменения частоты пульса, кровяного давления, дыхания и потоотделения. Хорошо обученным и психологически тренированным людям удавалось подавить некоторые из этих рефлексов. Но никто не может контролировать биохимические процессы в своем головном мозге. Во всяком случае, без многолетней подготовки.

Лаура проглотила жвачку и снова включила микрофон.

– Очень хорошо, ты отлично справляешься, Симон. Сейчас будут последние вопросы, и мы закончим. Но ты снова должен говорить правду, ладно?

– Без проблем.

– Что тебе подарили на день рождения?

– Кеды.

– Что еще?

– Сеанс гипноза.

– У доктора Тифензее?

– Да.

– Это подарок Карины?

– Да.

– Тебя загипнотизировали?

– Не знаю. Думаю, я уснул раньше.

– Откуда ты это знаешь?

– От Карины и доктора. Но вы сами можете это проверить.

– Как это? – Лаура удивилась не меньше комиссара Брандмана. На такой ответ они не рассчитывали.

– Доктор Тифензее заснял весь сеанс на видео. Вы можете посмотреть запись.

– Хорошо, спасибо за совет. Что произошло, когда ты проснулся?

– У меня в голове остались эти воспоминания.

– Какие?

– О трупе. В подвале.

– А раньше у тебя уже были эти воспоминания?

– Нет.

– При тебе кто-то упоминал имя Гаральд Цукер?

– Нет.

– Кто сказал тебе, что ты должен пойти на фабрику?

– Никто. Я спросил у Карины, может ли она организовать для меня адвоката.

Мюллер быстро взглянул на Брандмана, который не отрываясь смотрел на монитор. Пока ни единой красной вспышки.

– Зачем тебе нужен адвокат?

– Я хочу пойти в полицию. Я совершил что-то плохое. И должен признаться. Но в фильмах сначала всегда требуют адвоката.

– Хорошо, мы почти закончили. А теперь мой самый важный вопрос, Симон: ты убил человека?

– Да.

– Когда это было?

– Одного пятнадцать лет назад, другого через три года.

Мюллер сделал шаг к монитору, словно у него неожиданно развилась близорукость.

– Симон, сейчас я попрошу тебя подумать о всех людях, с которыми ты говорил в последние недели и месяцы. Не важно, в больнице или в другом месте. Думай о Роберте Штерне, Карине Фрайтаг, докторе Тифензее, твоих врачах, о ком угодно. Кто-нибудь из них просил тебя рассказать нам эту историю?

– Нет. Я знаю, вы думаете, что я вру. – Голос Симона звучал устало и из-за этого казался скорее грустным, чем возмущенным. – Что я корчу из себя кого-то. Что я просто повторяю то, что другие мне подсказывают.

Лаура и Брандман поймали друг друга на том, что кивают, соглашаясь с мальчиком.

– Но это не так, – продолжал Симон. Его голос становился громче. – Это был я. Я убил. В первый раз пятнадцать лет назад. Первого мужчину я зарубил топором, а второго задушил. Потом были еще другие, но я точно не знаю сколько.

Лаура повернулась к Брандману и Мюллеру и потрясенно покачала головой.

То, что показывал ее монитор, было просто непостижимо.

Незакрытая входная дверь в Берлине – обычное дело, если это дверь частной медицинской практики. Чего не скажешь о пустом ресепшн и комнате ожидания. Штерн подавил свой инстинкт самосохранения, вошел в кабинет и громко позвал психиатра.

– Здесь кто-нибудь есть? Доктор Тифензее? Вы тут?

Уже стеклянная подсвеченная табличка при входе не соответствовала привычным стандартам. Медицинские работники обычно заявляют о себе по-другому. Да и внутренняя обстановка значительно отличалась от всех других медицинских практик, в которых довелось побывать Штерну. Начиная с комнаты ожидания, оформленной в английском сельском стиле, где пациенты могли удобно устроиться в вольтеровских креслах.

Штерн вытащил сотовый и набрал номер, который ему дали в справочной. Через несколько секунд из одной из дальних комнат донесся телефонный звонок. Через десять гудков влючился автоответчик. Штерн слышал глубокий голос психиатра одновременно из телефона и, с небольшой задержкой во времени, где-то шагах в двадцати от себя.

Посередине коридор резко изгибался и поворачивал налево. Штерн завернул за угол, и голос Тифензее на автоответчике стал громче. Врач как раз сообщал свои часы работы. Сегодня суббота. Прием только по договоренности.

Может, у него как раз пациент? Поэтому он не подходит к телефону?

Штерн постучал в первую закрытую дверь, за которой, как ему казалось, находился уже умолкнувший автоответчик. Когда никто не ответил, он вошел и сразу узнал комнату, которую Симон описывал сегодня утром. На полу лежал светло-голубой спортивный мат. Все было чистое и аккуратное. Несмотря на тусклый осенний свет, который с трудом пробивался сквозь окна, комната излучала приветливое, располагающее к себе обаяние.

– Здесь кто-нибудь есть? – еще раз позвал Штерн. Потом обернулся, услышав глухой стук в соседней комнате.