Различия - Горан Петрович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 37
Перейти на страницу:

Но сначала о трех учащихся, которые некогда сидели в четырнадцатом ряду.

Мемориальная доска

Привожу здесь только часть очень длинного списка: Петрониевич... Ресавац... Станимирович

Каждый из них в своем учебном заведении старался не делать одних и тех же смертельно скучных заданий по истории. Сельскохозяйственный техникум. Станкостроительный техникум. Гимназия. Они толком и не знали друг друга. Возможно, когда-нибудь и сидели слева направо в кинотеатре «Сутьеска». Точно одно: однажды история собрала их вместе — на мемориальной доске с именами погибших в войнах девяностых.

Петрониевич (утверждавший, что и так все уже знает, что учить ему ничего не надо) был убит в Хорватии; в свое время он отслужил положенное и числился в резерве, но пошел добровольцем, не мог нарушить клятву, данную Югославской народной армии, и истек кровью где-то на пшеничном поле в Славонии, подорвавшись на противопехотной мине.

Ресавац (который говорил, что у него впереди куча времени, что он все еще успеет прочитать) погиб в Боснии, неизвестно где, как и, судя по всему, за что, его тело так и не было найдено, а идеи, ради которых он решил взять в руки оружие, со временем исказились до неузнаваемости.

Станимирович (тот, что надеялся, что «заторможенная» преподавательница истории не доберется до его имени в списке) был настигнут осколками кассетных бомб НАТО на улице, когда приехал навестить родственников в Нише, бомбы падали в границах допустимых отклонений, всего-то плюс-минус несколько сотен человеческих жизней...

Вилла с двадцатью комнатами

Тршутка. Я уже говорил, что это ее прозвище, потому что имя и фамилию она изменила, когда перебралась за границу. В том, в чем была, то есть в бабушкиной шляпке, бархатных перчатках для дневных выходов, в ожерелье из гематитов и в отечественной джинсовке. Накануне войны. Сначала о ней никто ничего не знал. А потом фотография Тршутки появилась на обложке одного из самых известных глянцевых журналов. Она была снята в окружении безукоризненных, одинаковых лицом и телом красоток. Собственно, единственное их отличие состояло в экстравагантных моделях одежды, созданных самой Тршуткой. Так было написано под обложкой, в большой статье с десятком цветных фотографий, под заголовком «Balcan dreams by Trshutka».

Соединяя несоединимое, Trshutka очень быстро стала тем именем, без которого не мог обойтись ни один из мировых показов моды. Хорошо информированные источники сообщали, что она разбогатела настолько, что могла теперь позволить себе всё. Тем не менее она никогда не жила в квартире площадью больше двадцати пяти квадратных метров. Правда, таких квартир-мансард у нее было ровно двадцать. В самых экзотических уголках мира, в самых красивых городах, в самых элитных кварталах. Это было ее страстью — коллекционировать мансарды (только комната, ванная и вид из окна) по всему свету, неподалеку от тех мест, где ей приходилось бывать по работе и где она никогда не задерживалась дольше чем на три недели, перемещаясь из одной в другую с такой легкостью, словно их разделяли лишь межкомнатные двери. Иногда в течение недели меняя по семь видов из окна, выходившего то на нью-йоркский Центральный парк, то на мексиканские вулканы вокруг Сьюдада, то на флорентийские палаццо с их фасадами цвета зрелого граната, то на покрытое рябью Женевское озеро, то на Сену и Эйфелеву башню, наряженную, как исполинская елка, то на какую-нибудь кипящую от зноя улицу в центре Марракеша, то на золотой песок лагуны индонезийского архипелага, еще не внесенной в каталоги туристических агентств.

Тршутке писали все ее бывшие парни, а их было немало, с просьбами помочь в получении визы и прочего. Она ни с кем из них не общалась. Но ее личный секретарь каждый раз высылал должным образом оформленное приглашение, необходимое для поездки, а также чек на сумму, достаточную для покупки авиабилета и первых месяцев жизни на чужбине. Сама же она не черкнула в ответ ни строчки. Только однажды на большом вертолете в родной город Тршутки прибыла ее свита: вышеупомянутый личный секретарь и с ним знаменитый врач-ревматолог, две медицинские сестры и четверо настоящих негров-секьюрити; они приехали забрать ее бабушку. И как утверждают все те же посвященные, теперь бабушка проводит свои дни на прекрасном курорте, окруженная вниманием и уходом, в тростниковом шезлонге на берегу моря, под сенью своей шляпки (тончайший фетр «нулевка», бордовая лента натурального шелка, все прекрасного довоенного белградского качества, салон «Парижский филиал»).

Тршутка, как и просил Отто в своем завещании, в точности исполнила все, что касалось его останков. Прах Отто она доверила морским волнам. Где именно, не так уж и важно. Потому что он, который никогда в жизни не путешествовал, теперь, носимый подводными течениями, уже наверняка побывал даже в самых удаленных концах света.

Не знаю, зачем мне теперь жить, когда Тебя больше нет

Что касается Чиричевой, то она первой, полагая, что исполняет свой долг, что само Верховное командование от нее этого ожидает, раз она состоит в продолжительной и прочной связи с военнослужащим ЮНА, она первой в городе расписалась в книге соболезнований в связи со скоропостижной кончиной Тито. Она вывела там нечто высокопарное и бесконечно патетическое. Нечто в таком примерно духе: «Нет, не спрашивайте меня, не знаю, зачем мне теперь жить, когда Тебя больше нет!» А ведь у нее были самые серьезные намерения пожить еще о-го-го как...

Ускокович стал морским офицером. И со временем дослужился до старшего лейтенанта на фрегате. Служил он, разумеется, на море. И фрегат, разумеется, никогда не выходил из гавани, потому что ниже палубы у него были какие-то проблемы. Судя по фотографиям, сделанным во время церемонии бракосочетания с Чиричевой, он стал еще красивее. Прямой, словно аршин проглотил, ослепительно белый мундир, по всем правилам сидящая на голове фуражка (вышитый якорь, уютно устроившийся в гнезде из веточек лавра и оливы), белые перчатки... Эти парадные перчатки он не снимал даже в первую брачную ночь, а позже и во всех остальных случаях любовных утех с Чиричевой. Им обоим так нравилось. Чтобы все было безукоризненно.

Между тем, когда начались военные действия, Ускокович дезертировал одним из первых. Сбросил военно-морскую форму и смылся в гражданском костюмчике. Захватив с собой только водительские права категории «В» и навсегда покинув и стоявший на якоре фрегат, и Чиричеву. Некоторое время Чиричева пребывала в полном отчаянии, воображая себя потопленным фрегатом (а он, покинутый командой, беззащитный, действительно был уничтожен в ходе отважной операции противника). «Ах я несчастная, куда мне деваться, я чувствую себя так, словно мое машинное отделение заполняет вода!» — пожаловалась она как-то своей подруге, тоже состоявшей в военном браке. А потом начала вступать в связь с мужчинами, которые по роду своей деятельности носили белое. Сначала были фармацевты, потом стоматологи, ветеринары... А дальше и вовсе без особого разбора... Последним в этой череде оказался мясник. У него были шапочка и фартук, правда не безукоризненные. Мясник каждый день безжалостно избивал Чиричеву, но в одном всегда шел ей навстречу: когда они занимались любовью, надевал на голое тела свою рабочую одежду. Положа руку на сердце, фартук сидел на нем неважно, но в темноте супружеской спальни это не особенно бросалось в глаза.

1 ... 16 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 37
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?