Санара. Новая руна - Вероника Мелан

– В чем заключается твоя просьба? – я рассматривала профиль Аида. Очередная затяжка; пепел упал на песок, незамеченный.

– Хочу, чтобы ты рассказала мне о том, кто ты. Кем ты была в прошлом, Нова.

Шах и мат. Мог бы быть, если воспринимать его таковым.

– Откуда мы знали друг друга, кем являлись, как пересеклись?

Теперь на мое окаменевшее лицо смотрел он. Подловил вовремя, ничего не скажешь. Отказать в сведениях можно, но стоит ли? Теперь, когда столько пройдено, когда, наверное, для правды настало время.

– Без проблем, – отозвалась я негромко. Он не ожидал, что я сдамся так легко и просто, но сдается тот, кто борется, я же просто текла вне времени хрустальным потоком. – Пообещай, что ты никогда не причинишь вреда тем людям, которые когда-то были мне родными, не используешь их, как рычаги, средство давления на меня. Не сделаешь им больно прямо или косвенно, по случайности.

Я формулировала, как юрист, но с Санарой иначе нельзя.

Молчал он недолго. Докурил, потушил сигарету, сложил на поясе руки. Посмотрел на меня тяжело и невесомо.

– Обещаю.

Я улыбнулась. С ним бывает просто.

– Так как тебя звали?

Отвечая на вопрос, я смотрела ему в глаза. Почти без грусти и даже без упрека.

– Когда-то меня звали… Леа Ренале.

Его чуть более заметную, нежели обычно, бледность можно было списать на неверный свет надвигающихся сумерек. Мелькали под закрытыми веками изображения – внутренний фильм, – губы плотно сжаты. Санара выглядел так, будто получил не слишком сильный, но все-таки удар туда, где не был защищен. Не в пресс, не в грудь или накачанный бок, но прогнувшийся под чувством вины угол сердца.

– Леа… – произнес он так, словно желал сказать «я должен был догадаться».

Я молчала. Все просто. Только имя, и не нужно объяснять, кем мы были друг другу в прошлом и как именно пересекались. Я предполагала, что Санара и сам всё отлично помнил.

Воспоминания о тех временах приблизились, освещенные хвостом невидимой кометы – через минуту снова поблекнут. Но пока вечерняя лавка, умытая после грозы улица перед «Бонзой», мы на ней вместе. Морось. Меня только что бросил Кевин, а через минуту перекресток, на котором я погибну.

– Я приходил к тебе, – вдруг хриплым голосом сказал Аид. – Дважды в неделю.

– Ко мне?

– В больницу. Ты была в коме. А после… исчезла.

«Я так и не понял, что случилось. Я мучил врачей, угрожал им, смотрел записи видеонаблюдений, запугивал персонал, вынуждал их сообщить мне правду. Но никто не смог».

Аид не просто помнил меня, он – теперь я чувствовала его тоску кожей – очень переживал тогда. Вроде бы уже не важно, но почему-то важно, тепло. Хоть и грустный флер в целом вышел у этой истории.

– Видишь, как получилось… Ты хотел отвадить меня от книг Древних, а сделал так, что теперь я могу напрямую их читать.

«Один шанс на миллион, – читалось по лицу моего соседа, – на миллиард. На подобный исход».

Теперь мы сидели рядом дважды близкие. Тогда и сейчас. Стерлась грань между временными отрезками, и в настоящее бесшумно ступали картины из прошлого – их поднимала на поверхность память.

Слова ворочались на языке Санары неуклюжие, их душили непривычные для него чувства. Я понимала, знала о них.

– Я не хотел. Если бы ни нужда… ни просьба нежелательный исход предотвратить, наши судьбы никогда не пересеклись бы.

– Я знаю.

Тишина.

– Там, на перекрестке, я не думал, что так получится. Прости.

«Что не успел, что не спас».

– Ты сделал все, что мог. Дал мне шанс. И эту жизнь.

Странную, всемогущую и в то же время неуклюжую, где я розовым волшебным единорогом не умела сроднить себя с теми, кто жил на Аддаре.

Время в аномальной зоне текло урывками – только что было светло, и вот уже прокалывают небосвод далеким белым светом первые звезды.

– Что произошло со мной после подброшенного тобой Куба, ты знаешь.

Молчание. Отсутствие ветра; почему-то очень не хватало треска все того же костра.

– Ты видела своих родителей?

– Видела.

– Они…

Грустный, тяжелый, недосказанный вопрос повис дождевой каплей.

– Они меня не помнят. Вместо меня у них родился сын Майрон. Меня здесь никогда не существовало.

– Значит, у тебя никого нет?

– Никого. – Я улыбнулась печально и светло. – Теперь, когда ты знаешь обо мне практически все, не пытайся закинуть меня назад в прошлое, ладно? Я знаю, ты можешь попробовать. Не до того, как я кое-что закончу…

– Что именно?

– Хочешь, пользуясь моментом, выведать все?

– Почему нет?

Улыбка Аида – редкая и теплая – согрела вечер.

– Может, в другом месте, где есть нормальные стены?

И он вдруг стал серьезным, серьезнее, чем раньше. Задумался о чем-то тревожном, непростом. Пока не заговорил, я спросила:

– Скажи, а кто предсказал тогда, что мне нельзя расшифровывать книги?

– Один мой друг.

– Могущественный, должно быть, друг…

– Есть такое.

– Познакомишь? – чувствуя колебания, я совсем по-человечески проканючила. – Давай, обещай, что познакомишь. Хочу его увидеть.

– Хорошо.

Кажется, у нас выходил вечер компромиссов. Но Аид со сложной темы мысленно так и не соскользнул:

– Нова… Леа…

– Лучше Нова.

Мне теперь так привычнее, правильнее.

Санара долго смотрел мне в глаза, прежде чем заговорить вновь.

– Нова, я должен тебе кое-что сказать.

– Говори.

– Это место – Древняя Тюрьма Магов. Создана Элео для своих же отступников, и узников она отпускает только после вынесения и приведения в действие приговора.

– Хорошо, – информацию Аид выдавал по капле и, как мне казалось, в строго предопределенной последовательности. – Тогда выноси приговор. Ты же Судья.

Потому он так спокойно вошел в зону. И выйдет из нее, не в пример мне, тоже легко – что-то становилось на место.

– Не могу. Отступникам всегда выносили только смертный приговор.

– Вот как?

Теперь понятно, отчего в мои сны, когда я урывками пыталась отдыхать, сочились чужие крики и стоны, боль, щелчки – не то удары кнута, не то выстрелы, – едкий белый дым, слова-вердикты.

– Значит, чтобы выйти отсюда, мне нужно… умереть? Или умереть нужно моей нечеловеческой части?