Любвеобильный джек-пот - Галина Владимировна Романова

Он по-прежнему почтительно ей выкал, тогда как она давно растеряла все дистанционные приличия. И на «ты» его, и босиком при нем, и обнимала, и даже позволила нести себя на руках. А потом еще кутать халатом и чаем с лекарством поить. И это все при том, что она его когда-то чуть-чуть ненавидела, потому что он...

– Слушай, Сережа, – она вдруг начала что-то припоминать, лекарство делало свое дело, стало чуть легче и ее мыслям, и сердцу, что зашлось от горя и страшной потери. – А ты когда позвонил, ведь не знал, что Филипп Иванович... Что он...

– Нет, не знал, – тут же поспешил Тишаков с ответом, заметив, как снова наливаются слезами ее глаза. – Не знал.

– А чего звонил тогда? Ведь не из-за дома моего беспокоился, так ведь? Там и брать нечего. Денег там нет, – тут она вспомнила о собственном заблокированном счете и добавила со вздохом: – Их и нигде нет сейчас. Ни там, ни здесь... Господи, на что же я его хоронить стану, а?! Что же мне делать???

И она снова расплакалась горько и безудержно. И Тишакову снова пришлось ее утешать. Он просто из сил выбился, кружа вокруг нее наседкой. А ему ведь еще надлежало вернуться в отделение и допросить подозреваемого, которого им просто чудом удалось задержать. А потом еще чесать через весь город к себе домой. Хотя домом назвать девятиметровку в коммуналке язык не поворачивался, но это было его жилье, и он его по-своему любил.

В комнате у него имелся широченный мягкий диван с дюжиной ярких цветных подушек, на который бы он сейчас с удовольствием упал и выспался первый раз за неделю. И еще большой плазменный телевизор имелся вполовину его крохотной стены. И ковер пушистый под ногами. Хотелось ему всего этого, что поделать. Пускай тесновато, зато с комфортом и красиво. Шкаф вот еще купит угловой, он вместительный и места не так много занимает. Он видел такой. Пускай дороговато, не беда. Накопит как-нибудь...

А вместо этого ему приходится утешать бедную Лию Андреевну, и конца и краю не видно его утешениям. Вот угораздило его проявить участие и позвонить ей!..

– Так с чего ты позвонил мне вдруг, Сережа? – Лия громко высморкалась в носовой платок, вытерла глаза рукавом пушистого халата и посмотрела на него с подозрением. – Что на этот раз ты хотел сообщить мне, а? В последний раз ты общался со мной только для того, чтобы преподнести мне неоспоримые доказательства вины моего подопечного, а что на этот раз?

– Почти то же самое, – произнес он невнятно и тут же снова запоздало раскаялся.

Неужели он и правда думал, что она способна будет оценить его рвение?! В прошлый раз не сработало, хотя и ждал ее похвалы и одобрения. С чего решил, что сейчас сработает?

Идиот! Где-то умный, а здесь дурак дураком оказался. Не делай добра, не получишь зла, любил говорить его дед. Прав был, потому что жизнь прожил и мудрецом слыл среди соседей. Не послушался вот его наставлений, полез, теперь вот получи...

– Что ты этим хочешь сказать?! – Лия выпрямилась на стуле струной и, сложив руки на коленках, повторила с возрастающей настойчивостью: – Что ты этим хочешь сказать?! Отвечай немедленно! Что почти то же самое?!

– Задержан подозреваемый по делу о нападениях на престарелых граждан и жестоких убийствах в районе, – проговорил Тишаков, отворачиваясь, только теперь он окончательно понял, какую глупость затеял. Благодарности за его весть ему тут уж точно не видать. – Вы ведь слышали, что поговаривали, будто бы это группа подростков? Слышали, Лия Андреевна?

– Д-да, с-слышала, – еле протолкнула она сквозь осипшее от горя горло. – И что с того?!

– Ну вот... – Как преподнести ей то, что он для нее уготовил, Тишаков уже не знал. Вроде готов был, а теперь...

– Что вот?!

– Один из них задержан, Лия Андреевна.

Он не мог повернуться и посмотреть на нее, стало так стыдно, что загорелись уши. На что он рассчитывал, позвонив ей, интересно?!

– И кто он?! – Руки, до того момента безвольно лежащие у нее на коленях, взметнулись вверх и вцепились в ее горло. – Ты хочешь сказать, что это...

Вот если он сейчас произнесет ЭТО имя, она точно не выдержит и... либо сойдет с ума, либо бросится головой вниз с балкона.

Вот за что ей все это, и все именно сегодня, господи?! За что?! А может, она все же ошибается, и это не Сашка?! Не ее любимец – голубоглазый, осиротевший еще в младенчестве, несчастный мальчуган. Тот самый, что напропалую пользовался ее любовью, и тот самый, который несколько раз по ошибке назвал ее мамой и ради которого она готова была...

– Ты хочешь сказать, что это он?! Саша Сушков?! Вы задержали Сушкова?!

В глазах потемнело, будто все освещение в ее кухне разом погасло. Да что там в кухне! Во всем городе, во всем мире погасло. И мир погас, или сузился, скукожился, сделавшись размером с копеечную монетку образца шестьдесят первого года – забытую и бесполезную ныне.

Ведь если он сейчас назовет это имя, ее жизнь не будет стоить даже этой бесполезной копеечной монетки. Он у нее просто украдет ее жизнь своими страшными обличающими словами.

А может, она все же ошибается, и это...

– Да, Лия Андреевна. Это ваш бывший подопечный – Сушков Александр Александрович, – вогнал Тишаков в ее гроб последний гвоздь. – Он взят буквально с поличным на месте преступления...

С Сушковым Александром Александровичем она впервые встретилась в подвале восьмиэтажного дома. И не встретила даже, а отловила. Юрким оказался, мерзавец. Просто, как угорь, скользил меж пальцев. Великих сил ей тогда стоило удержать его за грязный капюшон хлипенькой курточки. Та трещала по швам, но не поддавалась. Вынырнуть из рукавов и убежать, оставив нехитрую одежонку в руках ментовской суки, так называли ее за глаза беспризорники, он не смог. Куртку стало жалко, как потом он признался ей, шмыгая сопливым носом. Больше-то одевать было нечего.

– Стой ты, гаденыш! – прикрикнула Лия, вцепившись в его запястье, такое худющее, такое синее, что казалось прозрачным. – Куда рвешься-то?!

– Отпусти, сука! – звонким голосом солиста из пионерского хора прокричал в ответ тогда Сашка. – Все равно убегу!

– Куда, господи?! Куда же вы все бежите?! – уже тогда ей вдруг сделалось его жалко, и за ручки его тоненькие, и за шейку слабенькую, что, как карандаш в стакане, болталась в растянутом вороте грязного свитера с чьего-то плеча. – Куда, ребенок?! Не навалялся под трубами этими? Чистой постели тебе не надо? Поесть не надо?..

– Да! – фыркнул он тогда недоверчиво и глянул на нее исподлобья своими чистыми небесной голубизны глазищами.

И так он глянул, что внутри у нее мгновенно все перевернулось не по-хорошему.

– Жрать! Дадите вы жрать, как же! – продолжил возмущаться звонкоголосый Санька, по-прежнему вырываясь из ее рук, но делал это уже без былого азарта, по привычке скорее. – По мордасьям насуете да в обезьянник сунете, а потом по детским домам разошлете.