Глубокое синее море - Чарльз Вильямс

Минутой спустя Линд ослабил натяжение и накинул веревкуненадежнее. Затем он поднял Красицки, словно маленького ребенка, прижал его ксебе левой рукой, а правой набросил веревку на трубу и закрепил ее. НогиКрасицки начали покачиваться в нескольких дюймах от пола. А потом сталопокачиваться и все тело, подчиняясь покачиванию корабля.

Линд вышел из каюты и запер за собою дверь.

Мадлен Леннокс скрежетала зубами в неистовом экстазе,перекатывая голову с одной стороны на другую. Тело ее то вздымалось вверх, тообмякало, словно порванная пружина. Ее жаркое дыхание буквально обжигало егоплечо, которое она минуту назад еще царапала ногтями.

Первый раз встречаю такую ненасытную, подумал Годард. Ее мужнаверняка об этом знал, когда уходил в море. Знал, что у нее не один любовник.

С духовной точки зрения она при этом практически неприсутствовала. Да, этого и не выдержал бы ни один мужчина. А программу Мадленразработала, судя по всему, отлично. В большинстве случаев на грузовых судахплывут женщины в возрасте. Такие, как Карин Брук, — редкое исключение. Офицерыиз команды корабля, правда, по большей части женатые, но кто из них, находясь воткрытом море, откажет изголодавшейся женщине или сможет ей противостоять?Пароходство, разумеется, косо смотрит на то, что офицеры укладываются в постелипассажирок, но что оно может предпринять против этого?

Годард присел на койке и закурил сигарету.

— Большое спасибо, — сказала Мадлен Леннокс. — Ты хорошовыполнил свой долг, мистер Годард, хотя тебя и утомляют общественныеобязанности.

— Утомляют? Ничего подобного!

— Но я же не жалуюсь, мой дорогой. Я довольна и сыта. А этозначит, что половина дела уже сделана. Даже если ты хотел что-либо доказать…

— Дело не в этом, — ответил он.

— И манеры у тебя тоже неплохие. Ты даже не обиделся на этотклассический прием женской извращенности. — Она тихонько засмеялась. — Ты оченьмилый и очень мне нравишься. В мыслях, правда, ты где-то очень далеко, и тем неменее милый. Не дашь мне сигарету?

Он раскурил еще одну сигарету и протянул ей. Пепельницупоставил себе на живот. Гром еще грохотал, но гроза уже утихла.

— Но меня все же кое-что беспокоит, — сказала Мадлен посленескольких минут молчания. — Красицки. Как он все-таки вышел из себя… еслидействительно вышел…

В голове Годарда сразу зажглась сигнальная лампочка,означавшая тревогу.

— Не совсем понимаю…

— Не имеет значения. Я сама не отдаю себе отчета, знаю ли, очем говорю. Но ты как-то сказал такие слова, которые никак не выходят у меня изголовы.

В таком случае, подумал он, мое неосмотрительное замечаниеможет стоить жизни нам обоим.

— Помнишь, ты сказал, что только гений сможет поставитьтакую сцену лучше. Я понимаю, что ты имел в виду это не буквально, но тем неменее задумалась. И постепенно мною овладевало такое неприятное чувство, будтовсего того, что я видела собственными глазами, на самом деле не было. Я неочень странно объясняю?

— Странно. Ты касаешься таких философских концепций, которыемне недоступны.

— Я имею в виду лишь заготовленную и запланированную сцену.

— Минутку… — Он попытался найти подходящий тон, который свидетельствовалбы о его сомнениях и неверии. — Ты что, хочешь сказать, что все это былоразыграно?

— Ну, я и сама этого не знаю. Но все было как-то уж слишком…Даже не знаю, как сказать. Ну, словно по нотам. Слишком много деталейпроявилось или появилось как раз в нужный момент. Такие совпадения впространстве и времени практически не случаются. Многое вызывает сомнения.Например, как Красицки заставил этого Эгертона заговорить по-немецки. Ведь этобыло сделано очень ловко. А такому человеку, как Красицки, с его поврежденнымразумом подобное вряд ли доступно.

— Человек с поврежденным разумом еще не слабоумный, —возразил Годард. — Все-таки он был ассистентом в университете…

— Я знаю. Но было и еще кое-что. В театре это, кажется,называют блоком.

Умно, ничего не скажешь, подумал он. Или она сама какое-товремя была занята в театре?

— Да, все правильно. Ты имеешь в виду движение актеров водной сцене?

— Угу. За столом трое мужчин. Линд — единственный, кто можетбеспрепятственно сорваться со своего места, предпринять активные действия иудержать Красицки. Капитан этого сделать не может, так как сидит на другомконце. Ты тоже зажат с обеих сторон…

— Капитан всегда сидит во главе стола, а я занял местосовершенно случайно, — возразил Годард.

— Я не совсем в этом уверена. Ведь ты, собственно, сиделтам, где должен был сидеть Красицки. С тех пор, как мы вышли из Кали, он ниразу не появился за столом. Но тем не менее на этом месте всегда стоял прибор —на тот случай, если он все же придет.

Мысли вихрем пронеслись в голове у Годарда, но облегченияему не принесли. Даже наоборот. Ведь тогда выходит, что в это дело втянуты иБарсет, и стюард, обслуживающий в столовой. Неужели все они руководствовалисьуказаниями капитана Стина?

Но в данный момент самая опасная проблема — сама МадленЛеннокс. Разумеется, мысль о том, что она тоже является членом заговора,абсурдна, но тем не менее нельзя исключить того, что она каким-то образомсвязана с Линдом. Вполне возможно, что он тоже удовлетворяет ее женские желания— и только ради того, чтобы знать, что у кого на уме, в том числе и у него,Годарда.

Если это действительно ловушка, то она до удивления проста ив то же время смертельна. От него, ожидают одного: чтобы он посоветовал ейдержать язык за зубами, если она хочет добраться до Манилы. Если Мадлен играетдинамитом бессознательно, тогда его совет наверняка заставит ее замолчать. Ноесли расскажет обо всем Линду, это будет означать, что Годард положил своюголову на плаху. Правда, тут есть и еще одна возможность…

— Не смотри так много шпионских фильмов, — заставил он себяусмехнуться. — Иначе еще и не в такое поверишь.

— Значит, ты считаешь, что я все это придумала?

— Послушай меня, Мадлен, этому человеку дважды выстрелили вгрудь, и мы все это видели! Убийство произошло при пяти свидетелях! Помнишь,кровь…

— Знаю… все так и было, и тем не менее что-то продолжаетменя беспокоить. Вот я и пытаюсь понять, что же это такое.

Он вздохнул:

— Именно таких свидетельниц прокуроры и желают иметь напроцессах в делах об убийствах. Они обычно говорят приблизительно так: «Да, явидела, что этому человеку буквально снесло голову пулей, но я ни на секунду немогу поверить, что он был ранен».