Трансплантация - Алексей Козырев

— Ну что ж, здравствуйте, ребятки, и давайте познакомимся. Вообще-то я не Витальевич, а Викарьевич, но зовите меня просто Владлен, — тоненьким голоском пропищал доцент. — Итак, я сейчас раздам вам анкетки, там тридцать простых вопросиков. Ваша задачка подробно и точно, без стеснения и шалостей, ответить на эти вопросики. Всем всё ясненько? Прекрасно! Тогда поехали, ребятки. Ну, кто поможет мне раздать анкетки? Я бы попросил тебя, мальчик. — И Викарьевич указал на Антона.

Антон, пожав плечами на давно забытое «мальчик», быстро раздал классу анкеты и сел на своё место.

— Спасибо, милый, — пропищал Викарьевич, подошёл к Антону и пожал ему руку. Рукопожатие было столь длительным и крепким, что Антон не без труда высвободил ладонь из потной и цепкой пятерни.

Анкета представляла собой хаотический набор совершенно не связанных между собой и достаточно безграмотно сформулированных вопросов. Какой-то винегрет из политики, искусства, спорта и даже секса. Расхаживая по классу от одной парты к другой, Викарьевич иногда комментировал ответы. Когда он остановился около Марины, Антон напряг слух.

— Вопрос номер девять «Самый лучший подарок для вас?» — пищал Викарьевич. — Так, интересно. О!!! Белые розы! Очень хорошо, девушка, очень хорошо! — И Викарьевич пошёл дальше. Антон увидел, как покраснела Марина, и возненавидел настырного социолога всей душой.

Больше Антон не вслушивался в его писк и взялся за перо. На первую половину вопросов он отвечал серьёзно и спокойно. Не кривя душой, написал, что лучшим подарком для него был бы томик Пушкина, издания Сытина. А на вопросы: «Твой любимый поэт?» и «Твой любимый писатель?» — без колебаний оба раза проставил: «А. С. Пушкин».

Но, чем ближе к концу анкеты, тем Антон больше и больше начинал раздражаться. Когда оставалось всего два вопроса, к его парте подошёл Викарьевич и, касаясь своей острой коленкой ноги Антона, стал внимательно наблюдать за тем, что тот пишет. От доцента тошнотворно пахло смесью пота и женских духов, острая кожаная коленка всё теснее прижималась к ноге Антона.

«Как ты относишься к сексуальным меньшинствам?» — прочёл Антон предпоследний вопрос и, чуть подумав, нарочито крупными буквами, дабы проще было прочесть явно близорукому социологу, написал: «К ним не отношусь. Пошёл вон, козёл вонючий!»

Викарьевич взвизгнул и отчалил на другой конец класса. Последним вопросом, к совершенной уже злости Антона, был: «Любите ли вы Пушкина?»

«Ненавижу!» — написал Антон, бросил анкету на стол Викарьевичу и вышел из класса, громко хлопнув дверью.

Доцент, естественно, нажаловался на Антона Плебею, но, услышав в ответ: «Вот молодец, Антоха», — на следующий же день прислал от имени института свирепое письмо в комитет по образованию.

Вскоре директриса вызвала к себе Антона вместе с мамой. После долгих нравоучений и угроз директриса произнесла фразу: «Мы не можем допустить, чтобы из-за разной бессовестной шпаны срывались прочные связи школы с известнейшим во всём мире институтом», — и в пылу воспитательного процесса даже не заметила, как напряжённо сжались губы и прищурились глаза мамы Антона, как побледнело её лицо.

— Завтра мы на педсовете ещё и поступок Николая Николаевича обсудим, — продолжала разгорячённая директриса. — А вы-то что молчите? Вы же мать! Или что? Вы с сыном согласны?

— Согласна, — еле сдерживая себя, очень тихо сказала мама.

— Почему?! — искренне удивилась директриса.

— По кочану! — неожиданно для Антона отрезала мама. — Пойдём скорее отсюда, Антон!

— Как, по кочану? Кому по кочану? — совсем оторопела директриса.

— Каждому козлу — по кочану, — на этот раз очень спокойно и вежливо уточнила мама и, вытянув Антона из кабинета, так хлопнула дверью, что в директорской приёмной сорвался с гвоздя портрет улыбающегося Дмитрия Анатольевича Медведева и рухнул прямо в аквариум к золотистым, пучеглазым рыбкам.

На последующем педсовете вопрос о поступке Николая Николаевича директриса неожиданно для всех предложила снять с повестки дня. Никто, естественно, не возражал. А спустя несколько дней Антон нашёл у себя в парте вот этот, сытинского издания, томик Пушкина с дарственной надписью.

Вздохнув, Антон закрыл книжку. Чтобы не испачкать свой любимый томик, он подложил под ножки стула длинный голубой конверт, полученный сегодня по почте, да так и оставшийся нераспечатанным: «Какая теперь разница, что там пишут! Да и кто сейчас почтой-то пользуется? Реклама какая-нибудь».

Стул наклонился назад. Теперь, похоже, получилось то, что нужно. И довольно прочно, и ствол смотрит прямо в кармашек на левой стороне новой рубашки Антона.

— Пора! — решил Антон.

Он достал из кармана брюк портативный диктофон и положил его на тумбочку. Затем придвинул к себе телефон и набрал номер Марины. После двух-трёх гудков Антон услышал какой-то металлический Маринин голос:

— Нас нет дома. Оставьте своё сообщение на автоответчике после сигнала.

Сначала Антон растерялся, а потом быстро решил: «Что ж, может, так и лучше!» — и после тонкого, пискляво прозвучавшего сигнала свободной рукой нажал на кнопку «PLAY» диктофона, придвинул его вплотную к телефонной трубке и другой рукой резко дёрнул струну.

Грохот выстрела был хорошо слышен даже в соседнем дворе.

Марина возвращалась домой одна — мать прямо из парикмахерской помчалась на другой конец города к подруге, с которой вместе собирались в театр.

Войдя в квартиру, сразу же направилась в спальню, чтобы в большом старинном зеркале хорошенько рассмотреть свою новую короткую прическу.

Покрутившись минут двадцать перед зеркалом и оставшись чуть ли не впервые довольной собой, Марина заметила на тумбочке перед маминой кроватью мигающий глазок автоответчика и нажала на кнопку.

И вот так, стоя у зеркала посреди маминой спальни, с новой, так идущей ей короткой стрижкой, взволнованная и растерянная Марина услышала дорогой для неё голос. Голос Антона!

Правда, перед первыми словами в динамике раздался какой-то грохот, но Марина не придала этому значения — в автоответчике частенько раздавались то треск, то щелчки.

— Здравствуй, Марина. Знаешь, у меня не хватило мужества сказать тебе всё, глядя прямо в глаза.

Марина густо покраснела, это были именно те слова, которых она боялась больше всего, опуская в почтовый ящик длинный голубой конверт.

«Дальше последуют советы полюбить кого-нибудь другого, более достойного, и заверения в дружбе. Наверное, вспомнит что-нибудь из своего любимого Пушкина, типа: „Я вас люблю любовью брата, а может быть…“» — с тоской и стыдом подумала Марина.

— Марина, всё, что ты сейчас услышишь, я записал на диктофон. И ещё, когда ты это будешь слушать, меня уже не… Ну да это позже. Я понимаю, что всё это очень глупо, бестолково, а главное, совершенно напрасно.

— Конечно же, напрасно, всё напрасно! — Марина закрыла лицо руками, ей было ужасно стыдно и горько. Она готова была разрыдаться. Видела же она, как относится к ней Антон, как холодно прятал взгляд, когда их глаза встречались на уроках. Как однажды на танцах, по-видимому споткнувшись в темноте и случайно прикоснувшись к её щеке, был так рассержен этим, что больше её на танец так и не пригласил.