Трансплантация - Алексей Козырев

— Влад, я тебе не говорил: плюй на закон! Законы надо уважать и всегда ставить их выше выгоды, личных интересов, целесообразности даже. Но совесть всё же выше! Ты боишься, что так будут поступать и люди с нечистой совестью? Не волнуйся! Не будут. Зачем им с совестью сверяться, когда закон есть. Вот он! Всё подробно расписано, по разделам, статьям и параграфам. Не надо рассуждать, переживать, мучиться! Опять же, всегда есть чем прикрыться. Даже если поступил низко, подло, жестоко… но по закону! Я очень надеюсь, что когда-нибудь в мире напишут такие законы, которые ни в чём и никогда не будут входить в конфликт с совестью. А может быть, наступит и время, в котором люди будут жить только с чистой совестью. И тогда вообще надобность в очень многих законах отпадёт. Но это уже из области фантастики, — последние слова Денис произнёс с явным сожалением.

Наступила короткая пауза. Совсем стемнело, но встречных машин почти не было, и Денис ехал всё время с дальним светом фар.

— Но, папа! — вновь прервал паузу Влад. — Ведь в школе нам постоянно твердят: «Закон превыше всего!» Или врут учителя? — Влад опять горячился. — Читаешь газеты — вранье. Смотришь телевизор — опять ложь. Коммунисты семьдесят лет врали о светлом будущем. А сами, оказывается, страну разворовывали. Сегодня коммунистов послушаешь, так нынешняя власть ворует ещё больше. На одних взятках вся страна целый год припеваючи жить бы могла…

Договорить Влад не успел. От стоящей на обочине в тени кустов «Лады» отделилась фигура гаишника со светящимся жезлом в одной руке и пистолетом-радаром в другой.

— Так, похоже, сын, переходим от теоретических споров к реальной практике. К взяткам! Только я сейчас его немного расстрою. — Денис остановил машину, достал из кармана удостоверение и вышел в темноту.

Вернулся довольно скоро, завел мотор и, включив левый поворот, вновь вырулил на трассу.

— Ну что, папа, чем дело кончилось? На сколько разбогател служитель закона? — не без иронии в голосе спросил Влад.

— Успокойся, сын, ни на сколько. Он просто в темноте номер не разглядел. Потом извинился даже.

За окном промелькнул указатель с надписью «Лахта». Ещё немного по шоссе в сторону набережной, потом направо по Каменноостровскому и через мост на родную Фонтанку.

— Папа, а сколько у тебя на спидометре было? — неожиданно спросил Влад.

— Чуть более ста. А что?

— Скажи спасибо дяде Саше, пап! Не будь у тебя блатных номеров, пришлось бы денежку доставать! И не ему одному взятку давать. Вон их сколько на трассе с радарами прячутся. Они же без взяток уже не могут. Правда, как и ты без этих номеров. Это я снова к тому, что все вокруг врут. Президент вот с коррупцией активно борется. Только вместо того, чтобы тем же гаишникам по рукам как следует дать, новые средства на борьбу с коррупцией выделяет. А их снова разворуют. Вот ты говоришь, что только суд может человека преступником назвать. Суд, и только суд! А если там в мантиях тоже преступники сидят? Тогда как? Ты же сам рассказывал, что творится в судах. Кто больше дал, тот процесс и выиграл. А зачем тогда суды? Вон вчера по телевизору наших спецназовцев показывали. Сколько они замочили террористов, бандитов и прочих преступников на Кавказе. Без суда и следствия. Наверное, и надо мочить. Даже в сортире! Но зачем тогда красиво говорить о моратории на смертную казнь? Слова одни! Все заврались! Кто-то хотя бы ложью во имя спасения прикрывается, а большинство просто врут, и всё. Чиновники врут, депутаты врут. В школе врут учителя, дома врут родители. Или тоже во имя спасения? По-моему, врать вообще преступно и отвратительно! Ну хоть ты, мама, со мной согласна? Что ты все молчишь?

— Ты Игорька Светлова помнишь? — неожиданно спросила мама.

Да, Влад хорошо помнил Игоря. Ему было, наверное, лет семь или восемь. Тоненький, голубоглазый, с копной светлых, чуть вьющихся волос и постоянным румянцем на щеках, он приходил каждую пятницу на Фонтанку, брать уроки игры на рояле у Ольги Владимировны. У Игоря был то ли диабет, то ли ещё какая-то болезнь, и он довольно часто пропускал занятия. Врачи категорически запрещали ему есть сладкое. Поэтому по пятницам с видных мест убирались конфеты, шоколадки, печенье, чтобы не было лишнего соблазна для очень любившего всё это Игорька.

С месяц назад Влад встретил на улице возвращающегося из школы Игоря, который с наслаждением уплетал здоровенный брикет сливочного пломбира в шоколаде. Щёки его пылали сильнее прежнего.

— Ты что, Игорёк, тебе же нельзя! — бросился к нему Влад.

— Нет, Влад, можно! Мне мама разрешила. Доктор сказал, что я совсем уже выздоровел и мне теперь всё можно! Вот так! — радостно сообщил Игорёк.

— Ну, ты молоток! Накуплю в пятницу для тебя мороженого. Ты какое больше всего любишь?

— Сахарную трубочку в шоколаде, — не задумываясь, выпалил Игорь. — Только я к вам теперь не скоро приду, мы с мамой в дом отдыха завтра уезжаем. Так что пока! — И, уминая мороженое, Игорёк понесся к дому.

— А почему, мама, ты вдруг об Игоре вспомнила? — нарушил молчание Влад.

— Игорь умер. Я не хотела, Влад, тебе об этом говорить, но ты уже стал взрослым. Родители Игоря жили в Чернобыле, когда всё это случилось с реактором. Вышло так, что радиация их пожалела, но жестоко отыгралась на будущем сыне. Пару месяцев назад ещё оставались надежды, но вскоре врачи вынуждены были признаться, что они бессильны. До самой последней минуты мама с папой внушали Игорю, что он выздоровел. Всей семьей строили грандиозные планы, притом на несколько лет вперёд. Они подарили ему сноуборд, хотя знали, что до снега он не доживёт. Договорились следующим летом слетать в Диснейленд. Даже получили американские визы. Конечно, это была ложь. Но они делали всё возможное, чтобы скрасить сыну последние дни. И им это удалось. Как мне рассказала его мама, Игорёк умер почти счастливым.

Мама тяжело вздохнула и долго молчала:

— Но самое удивительное в этой прегрустной истории я узнала совсем недавно. Оказывается, Игорёк всё прекрасно знал. То ли кто-то из его друзей прослышал о беде от своих родителей, а потом всё выложил Игорьку, то ли как-то иначе… Но он знал, что ему оставалось жить несколько недель. Игорь знал, что все эти сноуборды и Диснейленды — ложь! Та самая святая ложь его мамы и папы. И он не мог признаться им, не мог сказать: «Перестаньте, я всё знаю». Он слишком их любил. И поэтому тоже лгал. Он был уверен, что так им легче. Они и до сих пор этого не знают и дай Бог, чтобы никогда не узнали…

Машина въехала на набережную Фонтанки и вскоре остановилась у дома Останиных.

Что было на похоронах Марины, Влад помнил плохо. Он и видел-то всё сквозь пелену слёз, сдерживать которые, к великому удивлению директрисы, безуспешно старавшейся выдавить из себя хотя бы слезинку, и не пытался. Влад иногда вообще не представлял, где он находится и что здесь происходит. Но, чем ближе к концу похорон, тем явственнее начинал понимать, что плачет не только по Марине, а еще и от жалости к себе и, что уж совершенно невероятно, от жалости к Антону. Тому самому Антону, которого только вчера он называл убийцей и которого ненавидел всем сердцем и всей душой. Он пытался разобраться, что с ним произошло, и сначала не находил ответа.