Огонь блаженной Серафимы - Татьяна Коростышевская

Нет, Серафима, ты сызнова проторенную тропку пройти пытаешься. Забудь пока Крампуса, и лед, и не ключ, но путь. Тем более, что, став девятой, правда в другом круге, в Гуннаровом, сама ключом стала. Маняша вполне могла эту твою коллизию предсказывать, когда у грани сна и смерти бродила. Не думай о чародеях, не думай о вещунах и сновидцах.

Кому выгодно и кто мог? Ты с Гаврюшей, прежде чем в Мокошь-град явиться, облазила весь Руян, зимний, неприветливый, почти безлюдный. Ты говорила со старшими, с ведьмами, с рыбаками. Они не смогли тебе помочь. Ты не знала, что спрашивать, поэтому ответов не получила.

Кто мог? Этот человек должен был изучить и меня, и Маняшу самым тщательным образом. Он должен был выучить ее словечки и манеры, чтоб я не заподозрила подмены. Много ли таких? На Руяне мы пробыли больше двух месяцев, познакомились с разными людьми. Насколько близко нужно от меня оказаться, чтоб… Натали?

Испуганная этой мыслью, я зажмурилась. Все это время кузина была рядом. Она та, кто могла? Пожалуй. Зачем? Да и сейчас в теле Маняши Нееловой вовсе не Натали, кузина сейчас в гостиной с… Плохая мысль, прочь!

Это должен быть некто, кто сначала был рядом, а после исчез. Как госпожа Шароклякина, опекавшая меня на острове. Или…

Гавр заворчал, когда я возбужденно подпрыгнула на кровати. Круговая нить в паутине называется ловчей, я только что нащупала ее кончик.

Тогда я забыла, что кроме ловчей нити по спирали идет еще одна, вспомогательная, и не знала, что часто сыскарь-новичок эти две паутинки путает.

Наталья Наумовна плакала перед Зориным без всхлипов либо гримас, по бледным щечкам катились крупные хрустальные капли. Ивану даже на мгновение почудилось, что, падая на пол, они разбиваются там с хрустальным звоном.

— Ванечка, я боюсь, я в ужасе, я без сил.

Кожа у Натали была тонкой, как лепесток белой оранжерейной розы. На висках сквозь белизну просвечивались синие кровяные жилки.

Иван Иванович вздохнул и промолчал. Гостиная напоминала поле боя. Пахло гарью и ощущался остаточный фон сильной атакующей магии. Одно из кресел и ковер, видимо павшие случайными жертвами баталии, теперь отсутствовали.

— Серафима безумна, — резюмировала барышня Бобынина свой рассказ. — Аркадий уже от нее пострадал и вряд ли сможет теперь находиться с нею под одной крышей. Отказать ей от дома не представляется возможным, так как дом фактически принадлежит господину Абызову. Это скорее Серафима может изгнать нас с братом. Да и скандал! Ванечка, он станет последней каплей. И без того газеты будто с цепи сорвались, живописуя похождения барышни Абызовой. Я буду растоптана, опозорена.

— Серафима Карповна у себя?

Зорину показалось, что кто-то пробежал по коридору, и послышалось треньканье телефонного аппарата, установленного в кабинете первого этажа.

— Заперлась в спальне со своим чудовищным грифоном и беседует с ним! Безумие! До седьмого сеченя придется терпеть. Я должна выдержать до этой даты. После блаженная Серафима съедет по своим блаженным делам, и я смогу с облегчением вздохнуть.

Иван Иванович посмотрел на кроткую Наталью с жалостью. Он знал, что после отъезда кузины ту ждет еще один удар, уже со стороны брата Аркадия. А еще Зорин знал, что как только господин Бобынин окажется за решеткой, он, Зорин, выдохнет с облегчением, перестав изображать нелепое жениховство.

Ситуация, и без того Ивана тяготившая, с появлением в столице Серафимы стала почти нестерпимой. Если бы только она дала ему возможность объясниться! Но нет! Она будет болтать с кем угодно, сражаться плечом к плечу с Гелей, флиртовать с Мамаевым или скандалить с родней, на это у нее и времени и желания достанет, на Зорина же у нее ни того, ни другого нет.

Наталья Наумовна, видимо исчерпавшая уже весь запас слез, подошла к клавикордам. Из всех занятий, входивших в ритуал его ухаживаний, совместное музицирование тяготило Ивана менее прочих. За клавишами Натали не говорила. Зорин обычно с готовностью разыгрывал с нею пьесы в четыре руки и исполнял дуэтом чувственные романсы.

Аркадию Наумовичу о сих домашних концертах сообщала прислуга, либо он сам на них присутствовал, убеждаясь, что сестра его не одинока и отнюдь не беззащитна.

Именно изображение защищенности я являлось целью зоринских ухаживаний. Идея принадлежала барышне Бобыниной. Однажды с посыльным его высокородию доставили надушенную записку от Натальи Наумовны. Та приглашала Ивана Ивановича встретиться наедине, чтоб сообщить нечто, имеющее касательство к ее родственникам. Иван, истомившийся разлукой с Серафимой, раздраженный, растерянный, решил, что речь пойдет о загорской кузине, и явился в дом на Голубой улице в тот же вечер.

Тогда Натали не плакала. Она лично открыла двери, сообщив, что Аркадий Наумович на службе, а прислуга отослана. Проводив Зорина в гостиную, без лишних слов сбросила с плеч шаль, оставшись в сильно декольтированном платье и продемонстрировала синяки на обнаженных руках, следы мелких ожогов и порезов, заживших и совсем свежих.

— Я — старая дева, Иван Иванович, — сказала она спокойно и взвешенно. — Для берендийского патриархального общества — меньше, чем ничто. Знакомые меня презирают, брат тиранит, Абызовы терпят из жалости.

— Это сделал Аркадий?

— Кто же еще? — Натали вернула на плечи шаль, сгорбилась в кресле. — Под словом «тиранит» я имела в виду вовсе не словесные шпильки.

Зорин не убил господина Бобынина в тот же миг лишь потому, что тот, как было сказано, находился на службе.

— Ах, Иван Иванович, — остановила его Натали, — не берите грех на душу. Да и идти на каторгу из-за семейной свары мелко и несоответственно вашему высокому положению. Любой берендийский суд примет сторону брата, любой скажет вам, что он был в своем праве. А вы… У вас прав нет.

— Это преступление!

— Не в глазах общества. — Наталья Наумовна грустно улыбнулась. — Так что остыньте. Мне нужна помощь, Иван, но не такая.

Ярость, не находившая выхода, клокотала в Зорине, мешала ему сосредоточиться. Он лишь кивнул собеседнице, побуждая ее продолжать.

— Аркадий собирается жениться, с недели на неделю будет объявлена помолвка, и к лету, думаю, он сочетается браком. Семейная жизнь сгладит неровности его характера, я на это надеюсь, а кроме того, молодые будут жить своим домом, оставив этот, — она повела рукою, — мне. Я стану свободной. Но до лета брата надо держать в рамках. Поэтому, Иван Иванович, ваше высокородие, умоляю, помогите мне эти рамки изобразить. Притворитесь моим женихом, пусть не влюбленным, но надежным. Это ни к чему вас не обяжет. Я прекрасно осознаю, какую незаживающую рану в вашем сердце оставила моя легкомысленная кузина, и понимаю, что против нее мои шансы ничтожны. Сама я к браку не стремлюсь, желаю лишь спокойствия и свободы.

Она долго еще говорила. Просто, без жеманства, без слез, без эффектов. Зорин не стал ей сообщать, что Аркадий Наумович к лету под венец отправиться никак не сможет, разве что его избранница решится отправиться с ним по этапу. Господин Бобынин натворил уже столько, что простым тюремным заключением ему не отделаться. Законы империи, касаемые продажи навских дурманящих зелий, были крайне строги. Как только чародейский сыск получит полную картину сети бобынинских распространителей, арест будет произведен. Мамаев, в чьем ведении находилось это дело, обещал закрыть его к концу года, в крайнем случае в сечене.