Герои русского парусного флота - Владимир Шигин

Пока между Россией и Турцией шли длительные безрезультатные мирные переговоры, продолжавшиеся почти весь 1772 год, турки сумели отремонтировать эти разбойничьи суда, пополнить их экипажи.

Адмирал османского флота Гассан-паша замыслил разгромить русские эскадры. Соединив все разбросанные по средиземноморским портам флотилии, он намеревался внезапным ударом истребить крейсирующие русские отряды. Гассан-паша был уверен, что соблюдающий объявленное перемирие противник давно утратил бдительность. Однако Орлов, заметив передвижения турок по портам, тут же велел удвоить наблюдение. Скоро графу через лазутчиков стало известно, что Гассан-паша усердно собирает под свою команду мощный корабельный кулак. Из порта Дульциньо, что на Адриатике, готовилась к удару по русским флотилия из полусотни фрегатов и шебек. На её борту сидело до восьми тысяч отборных янычар. В поддержку ей должна была выступить из Туниса флотилия неукротимых берберийцев с тремя тысячами профессиональных головорезов. В Босфоре собирались остатки линейного флота, а из Алжира протягивали султану руку дружбы тамошние пираты.

«Такие коварные с неприятельской стороны предприятия, производимые уже в действие, принудили меня принять оборонительное оружие, захватить нужные проходы и отправить в разные места эскадры, а особливо против дульциниотов, морских разбойников, дабы не допустить оных к соединению с тунисцами», — писал в те дни Алексей Орлов в Петербург Екатерине II.

Заступить дорогу дульциниотам и выпало капитану 1-го ранга Михайле Коняеву с сотоварищами.

Едва его эскадра в семь вымпелов встала у берега Люфет, что неподалёку от острова Цериго, от местных рыбаков-греков пришло известие о неприятеле. Дульциниотская флотилия в восемь больших фрегатов и полтора десятка шебек стояла на якорях у острова Патраса, поджидая ещё полтора десятка вымпелов, спешивших к ней из Корфу.

На совете капитанов Коняев заявил решительно:

— Соединения турок допустить невозможно, надо бить поодиночке!

Двадцать пятого октября вдали были усмотрены турецкие суда. Свежий ветер, однако, не дал возможности атаковать немедленно. День следующий начался внезапным нападением. Умело маневрируя, головные «Чесма» и «Граф Орлов» отсекли от основных сил две шебеки и фрегат, буквально изрешетив их своими ядрами. От полного уничтожения турецкие суда спасла лишь непроницаемая южная ночь.

Весь следующий день русские моряки снова боролись со стихией, штормуя с зарифленными парусами. Турки, перейдя под защиту местных крепостей, отстаивались на якорях, готовясь к отражению возможного нападения.

Так настало 28 октября.

Снова поутру был на «Графе Орлове» капитанский совет. Несмотря на жестокую пальбу береговых батарей, решили идти прямиком на неприятельские суда и дать им бой.

— Надежду станем иметь на умелость господ офицеров и матросов да на помощь Господа нашего Всевышнего! — так закончил свои наставления Коняев.

Против 222 пушек на русских кораблях турки имели 420, не считая стрелявших с берега. Но столь большое различие в силах на решение российских капитанов не повлияло.

Красноречивое свидетельство о первых минутах Патрасской баталии оставил в шканечном журнале флагманского корабля штурман Савва Мокеев: «В начале 10-го часа с обеих крепостей и с неприятельского флота начали производить по нас пальбу, но, несмотря на страсть оной, надеялись на своё мужество и на помощь Всевышнего Бога, чем себя охотно побуждали дать баталию, и мы с эскадрою усиливали прийти к неприятелю в ближнее расстояние, дабы наши пушки удобнее их вредить могли».

Сблизившись на кратчайшую дистанцию, русские корабли разом бросили якоря. По сигналу Коняева ударил первый залп, и сражение началось. Впереди остальных дрались линейные корабли «Чесма» и «Граф Орлов», немного поодаль — фрегаты «Николай» и «Слава», шебека «Забияка», с моря эскадру прикрывали «Модон» и «Ауза».

На исходе часа пополудни Коняев, внимательно следивший за ходом сражения в подзорную трубу, заметил большое замешательство в береговой крепости, которую успешно расстреливала «Чесма».

— Вывесить флаги, чтоб огонь усиливали до крайности! — обратился Коняев к стоявшему рядом вахтенному лейтенанту Лопухину. — Чувствую я, что ещё немного поднажать — и турки не выдержат!

— Не разорвало бы на такой стрельбе пушек! — несмело вставил лейтенант.

— Смерти бояться — дома сидеть! — не оборачиваясь, бросил капитан 1-го ранга, снова приставляя к глазам трубу.

Повинуясь приказу, русские суда резко усилили темп стрельбы. Канониры еле успевали отскакивать от дёргающихся на отдаче пушек. И неприятель не выдержал… «…В исходе часа увидели мы: от нашей с эскадрою сильной пальбы с неприятельских судов люди бросалися в воду с великой торопливостью, иные съезжали на берег, и по ним ещё более от нас пальба происходила…» — вспоминал очевидец этой баталии.

Рубя якорные канаты, турецкие суда спешили уйти под самый берег, чтобы там хоть как-то укрыться от смертоносного дождя ядер. Когда турки отошли, Коняев поднял сигнал прекратить сражение с турецкой флотилией и перенести огонь на береговые батареи. До самой темноты гремели русские пушки, и к ночи с берега уже не раздавалось ни одного выстрела.

А с рассветом снова принялись за неприятельские суда. Скоро вся турецкая флотилия пылала единым огромным костром. Это был уже погром!

По распоряжению Коняева вперёд прочих вышла шебека «Забияка», самая вёрткая и манёвренная из русских судов. Ей была поставлена задача особая — захватить оставшиеся целыми турецкие суда. Шебека прикрывала две шлюпки. На шлюпках — известные храбрецы констапель Сукин и лейтенант Макензи. Перед отплытием наставлял их самолично Коняев. Приказ был краток:

— Что можно вывести из огня — выводить, а что нельзя — сжигать карказами!

Сукин с Макензи действовали отчаянно. Под турецкими пулями они приставали к неприятельским судам и фрегатам, поджигали их и хладнокровно следовали дальше. Когда Макензи подпаливал уже третье судно, на нём вспыхнул камзол. Лейтенанта спасла находчивость: не растерявшись, он выпрыгнул за борт.

К четырём пополудни всё было закончено. Дульциниотской флотилии — главной надежды султана на реванш в Эгейских водах — более не существовало. Сожжено и пущено на дно было семь фрегатов и восемь шебек. Бежать удалось лишь одному-единственному судну — новому 30-пушечному фрегату. Прячась за горящими судами, он вырвался из гибельной круговерти. Но повреждения, полученные им от русских пушек, оказались, увы, смертельны. Часы беглеца были сочтены: фрегат едва успел втянуться в Лепантский залив — и затонул.

Поздним вечером Коняев собрал сведения о собственных потерях.

— Один убитый и шестеро раненых! — доложили ему.

— Кто убит?

— Лейтенант Козмин!

— Прими, Господи, его душу! — перекрестился Коняев. — Погребать будем по морскому обычаю. Письмо его матушке я отпишу сам!

Так завершилось сражение, вошедшее в историю под названием Патрасского.