Портрет по завету Кимитакэ - Николай Александрович Гиливеря

На мочевой пузырь оказывается большое давление, но я героически держусь, соглашаясь зайти в магазин по пути.

За тарелкой с борщом пытаюсь вернуться к беспокоящему вопросу. Сама мысль, что я могу испытывать священное желание к себе подобному — пугает меня. Я знаю, похожий вопрос я рассматривал на примере Д., но в случае с ним, у меня изначально были чувства эмоционального характера, где физическая реакция не фигурировала.

Решено было повторить эксперимент, чтобы убедиться в собственной «чистоте». В отличие от первого раза, тут и не нужно было ничего выдумывать. Картинка прочно отпечаталась в памяти, и даже имела функцию зацикленного повтора.

Назначив проведение опыта на завтра, я с головой отправился в мир единиц и нулей.

* * *

К собственному спокойствию, ничего не вышло. Как только я начал эксперимент, стало ясно — баста. Механизм иного стыда ворвался в голову, обрубив мой героизм и гипотетически возможное желание. Перед глазами стеной встало грубое тело, эдакий прямоугольник, пахнущий по́том.

Но как только физическое действо исключалось, оставляя одно воспоминание — постыдное возбуждение именно от самой сцены возвращалось, оставляя меня в полном недоумении. Стимуляция одним лишь только образом, которое тело принимало и отвергало одновременно. Одним словом — тайна.

Когда ты юн — информации вокруг много, но удачно она проходит мимо за неумением её распознавать. Соответственно, блоки познания остаются в поле неведения, субъект не подозревает об их существовании, а значит, пребывает в тесном мирке, который доступен на данный момент.

Мне не повезло в том контексте, что я слишком много хотел знать о вещах, о которых люди обычно молчат. Все таинства по итогу окажутся не сокровищем, а упрутся в психологию, повязанную на особенностях вида.

Сейчас я чувствую себя особенным мальчиком. Пока у меня нет знаний — есть только собственная фантазия и попытка подчинить весь Мир внутренним границам. Некое подобие причастности к высшему я почувствовал, когда маму начали мучить приступы от образовавшихся камней в почках. Тогда я впервые заговорил с Богом.

Вот у неё очередная агония. Мама испытывает сильнейшую боль. Она ползает на карачках посредине зала, а в уголке я — играю в гонки на снегоходах.

Маме очень плохо. Она стонет, но каждый раз отказывается от скорой помощи. Пройдёт — так пройдёт. Ничего не поделаешь, остаётся жалеть любимого человека в уме, не в силах как-то помочь ему.

В своих мыслях обращаюсь к Богу. Я прошу его устремить внимание на меня, постараться услышать и понять каждое слово, вырывающееся из электрических импульсов в замкнутом головном жиру.

Моё обращение складывается во вполне простую мысль: «Бог, пожалуйста, я не прошу тебя помочь моей маме просто так. Я хочу предложить тебе сделку. Давай, если я выиграю подряд три гонки на снегоходах, то ты поможешь этой святой женщине. Она не заслуживает страданий». И после усердных «произношений», я вступаю в пиксельную битву за своего родителя.

В такие ответственные моменты органы чувств особенно обостряются. Я собираю все имеющиеся умения и навыки в один большой луч, способный нанести увесистый удар. Ради мамы я выигрывал на самых сложных трассах и выкручивался из самых сложных ситуаций. Никаких рестартов.

После виртуальных побед маме становилось лучше. Тогда я благодарил Бога за то, что он слышит меня. И ещё долгое время я верил в создателя (точнее будет сказать: верил в устоявшийся шаблонный образ), пока не повзрослел, увидев окружающий мир трезвым взглядом неполноценного человека. Но пока этого не произошло — частота свиданий с создателем только увеличивалась.

Мне нравилось думать, что есть общий отец для всех людей. Он необъятный, в белом махровом халате и с бородой, как у Деда Мороза. Его милость и понимание — наша опора в этой беспробудной суете. Большой внеземной символ любви и помощи.

Иногда я начинал с ним диалог в моменты возбуждённости мозга, когда уснуть было тяжело. Тогда внутренний голос здоровался с небесным отцом. Я учтиво интересовался его делами и молчание, которым он одаривал меня, несло в себе и благодарный ответ: «Всё хорошо». Вопросы были разные, и я всегда боялся, что эта великая сущность может утомиться от мальчишки, не знающего слова стоп.

«Привет, Бог. По новостям я слышал про голодающих детей в Африке. Эти несчастные не имеют доступа элементарно к чистой воде. Из их ног проклёвываются длинные мерзкие черви. Они страдают от отёка печени, из-за чего животы их вздуваются, а затем они умирают. Бог, возможно, они не знают языка или просто утратили в тебя веру, но я прошу за них: помоги им преодолеть трудности. Укажи путь к спасению».

«Доброго вечера, Бог. Сегодня мне опять не спится. Возможно, ты задремал на своём троне и не слышишь меня. Тогда пусть мой щебет станет для тебя колыбельной. Знаешь, я начал замечать красоту в каждой девочке. Ещё до недавнего времени (в публичную угоду) я отдавал предпочтения рекламно красивым телам. Чуть полнее или чуть выше — и всё, начиналось всеобщее высмеивание. Маленькие гиены без достоинства.

Но я начал понимать красоту слова и красоту разнообразия. Мне нравится знать о нём; Видеть необычные формы, и в каждой видеть твой замысел, что формирует слово, а оно — и саму личность. Но как я устал от того, что не могу открыто говорить о своих чувствах. Не могу во всеуслышание сделать комплимент, боясь высмеивания».

Подобные открытия породили во мне устойчивую приверженность к полигамии, повысив спектр эмоциональных ощущений. Во время тайных игр я выбирал уже не просто очередную жертву, а менял лица в процессе, довольствуясь красочными образами смешения.

За обедом, когда со мной никто не разговаривал, я представлял собственный гарем из всех девочек, которых только видел. И каждой я желал подарить самое дорогое, что у меня было — личное время. Но за любым даром скрывается и эгоистичный умысел. Благодаря развивающейся неврастении и помешательству, уже тогда начинала ощущаться собственная фальшивость.

Бессознательное зло и желание использовать — вот что такое добродетель. И в погоне подарить своё время воображаемым телам — я всего лишь хотел отнять достоинство, подчинив каждую личность. Пусть это будет как ещё одно напоминание о патриархальном укладе, который так нагло смог надеть на себя овечью шкуру, пожирая по ночам всех овец в стаде без разбора.

* * *

Не помню, упоминал ли я Балаку, где жили мои бабушка и дедушка по линии матери. Кроме них, в большом частном доме обитало два моих двоюродных брата со своей мамой.

Иногда летом мы выезжали всей семьей отдохнуть, предоставляя