Пройдя долиной смертной тени - blueberry marshmallow

красивыми легкими волнами, а в зеленых глазах отражалось что-то, ранее неведомое Марии.

— Ты вроде говорил, что вы сегодня начинаете попозже? — лукаво спросила она, специально чуть ерзая на его теле.

В глазах Панфилова зажглось озорство. То самое, что делало его черты хищными и совсем не ангельскими.

— И что же ты предлагаешь? — лениво тянет он.

Сербская потянулась прямо на нем, подобно спокойно урчащей кошке, и сама разулыбалась, строя из себя святую невинность:

— Даже не знаю, столько всего можно предложить. И столькому тебя научить. Но да ладно, тебе не понравится — слишком порочно.

Рассмеявшись, Мария сделала вид, что отмахнулась от собственной идеи, надеясь лишь раззадорить этим парня. Сейчас ее грудь покоилась прямо на его груди, а сама она смотрела на Филиппа искушающе, словно и впрямь предлагала ему то самое яблоко — хотя впервой ли? Ее рука под одеялом мягко провела по его боку, чуть царапая кожу длинными ноготками. Не больно, лишь заигрывающе, а ухмылка на губах становилась все более соблазняющей.

Парень даже встрепенулся.

— Нет, скажи!

Чувственность пробуждала в нем желание, которое он даже не мог побороть. Да и не пытался, откровенно говоря. В глубине его зрачков разгоралось настоящее пламя, а на губах змеилась ухмылка. Прямо-таки падший ангел.

— Скажи, а лучше покажи!

Мария рассмеялась.

— Какой прыткий!

Держа одеяло на плечах, девушка медленно сползла ниже, не отрывая взгляда от Панфилова. Она крепко ухватилась за его мужское естество, принимая сходу водить ладонью вверх-вниз — нужно же разогнать кровь.

— Так мы с тобой уже делали, но я решила, что ты заслужил ещё, — ее голос даже немного сел. — Но я потом затребую ответную… услугу, понимаешь же?

И сразу после этим слов девушка коснулась языком его плоти, раздразнивая желание. Нельзя сказать, что по жизни Мария так уж любила это делать, несмотря на имение вполне богатого опыта. Чаще всего она делала это лишь потому, что от нее этого ждали и хотели. Но сейчас Сербская хотела сама. И речь шла уже не о привязке к себе, нет. Ей просто хотелось сделать своему мужчине приятно. Отправить на седьмое небо, так сказать.

Прикосновение ее губ было вновь таким сладостным, что Филипп не смог сдержать стона. Он запрокинул голову назад и часто задышал, силясь прийти в себя, но вместо этого голова закружилась ещё сильнее. С его губ сорвался ещё один стон, а затем Панфилов и вовсе не стал их сдерживать. Его чувствительность была раскалена до предела. Однако, он все же попытался сдержаться, когда почувствовал, что удовольствие накрывает его. Филипп мягко оттолкнул Марию, а затем уложил ту на подушки.

Панфилов не знал, что ему делать, однако, очень скоро страсть ему подсказала. Филипп был очень нежным в эту минуту. Максимально нежным и ласковым. Повинуясь желанию, он старался сделать так, чтобы девушка чувствовала себя комфортно. насколько это возможно. Он очень боялся сделать ей неприятно, но очень скоро понял, что ей все нравится, и продолжил свой натиск.

Марии, к ее удивлению, даже не понадобилось его направлять — для абсолютного новичка в вопросах секса Филипп оказался очень хорош. Сербская почти жалобно попискивала, прикрыв веки, наблюдая за миром, сомкнувшимся в этом молодом человеке, сквозь ресницы. Она даже и не пыталась себя сдерживать, несмотря на тонкость стен в дешевом отеле и раннее утреннее время. Пусть позавидуют, если так хочется. Не выдержал бурного удовольствия, ее тело вскоре содрогнулась, сведенное сладкой судорогой.

— Иди сюда, — чуть хрипловато позвала девушка, привлекая Панфилова к себе за плечи, чтобы впиться в его губы поцелуем и позволить войти в себя.

И все же Мария, как никто другой, знала разницу между тем, чтобы заниматься сексом с любимым человеком и абсолютно посторонним. Если в последнем случае ты ощущаешь все лишь на физическом уровне, то в первом чувствуешь, как искрится сама твоя душа. Сейчас, лежа под Филиппом, подаваясь вперед в ответ на каждый его толчок, Сербская знала, что это — то единение, в поисках которого она провела всю свою жизнь. И хотелось надеяться, что он тоже это чувствует.

Он все ещё никак не мог привыкнуть к этим ощущениям, к движениям, которые были раньше ему чужды, а теперь снова и снова заставляли почувствовать себя другим человеком.

Этот человек знал, что такое удовольствие и мог подарить его, пусть даже не всегда умело с первого раза. Но Панфилов очень сильно старался. И его старания увенчались успехом — тем, из-за которого он снова застонал, как животное, сжимая девушку в своих объятиях даже сильнее, нежели чем то нужно.

— Прости, я снова что-то… Тебе не больно?

Ему бы не хотелось ее боли. Не хотелось, чтобы она отдалялась от него, считая жестоким. Хотя… Как никто, Филипп знал, что уж жестокости-то в нем достаточно.

Мария заулыбалась, одновременно выравнивая дыхание. Да пусть он хоть до хруста костей ее сожмёт — она будет только рада.

— Нет, — прошептала Сербская, оставляя поцелуй на кончике его носа. — Все отлично.

А затем она рассмеялась, продолжая гладить спину и плечи Филиппа.

— Такими темпами у нас дети раньше времени появятся. Придется снова идти в аптеку. Меня тут, вероятно, уже запомнили.

Чуть закряхтев, Мария вылезла из объятий Панфилова, поднимаясь на ноги, но тут же вновь протянула ему руку.

— Пойдешь со мной в душ? Помогу тебе собраться потом.

А хотел ли он детей? Странный вопрос. Возможно — да, но, скорее всего, ему не придется гадать, когда он уйдёт в монастырь. Мысль об этом впервые причинила ему резкую боль. Поморщившись, Филипп улыбнулся:

— Ничего не имею против.

Он потянулся и потискал ее за бочок, а потом соскочил с кровати. У него вдруг прибавилось сил. Да и в целом, мир будто бы засиял новыми красками.

***

Тем удивительнее было столкнуться с новостями, которые обрушились на Филиппа, когда он переступил порог семинарии. Кто-то посмел ограбить храм! Похитили две иконы — Благовещение и Страшный суд. Реликвии храма, к которым стекались паломники со всего мира. К месту преступления уже стекались журналисты, работала полиция.

— Просто удивительно, как у кого-то поднялась рука, — сокрушенно пробормотал Мирослав, закончив просвещать друга о том, что тот так ловко пропустил, проспав.

— Говорят, что у грабителей был сообщник из местных, — вступил в разговор Георгий — рыжеватый парень с голубыми глазами.

— Не может быть!

— Ну так говорят…

***

Высокая блондинка с миловидным, вполне ещё юным личиком и высоким ростом сидела на лавочке у церкви. На голове — платок, и одета она вполне презентабельно для