Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Аньес Мартен-Люган

в воздухе. Я подняла на Лизу затуманившийся взгляд.

– Мама?

Я взяла ее за руки и сжала как можно сильнее, чтобы она поняла: как бы это ни выглядело со стороны, со мной все в порядке, и она должна доверять мне. Потом я медленно вдохнула и выдохнула, мое лицо расслабилось, и Лиза, словно мое отражение в зеркале, тоже понемногу расслабилась. Я сказала:

– Это мое. Моя нотная запись.

Какое огромное счастье – вернуть ее себе… Да, это моя нотная запись, одно из моих самых драгоценных сокровищ, она была так важна, так много значила в моей истории. Она не потеряла своей ценности с тех пор, я это сразу ощутила. Мне хотелось прижать ее к груди, поцеловать, выразить ей всю свою любовь.

Лиза ждала моих слов, она была растеряна.

– Но… ты же не…

– Да, Лиза, – прервала я.

Чтобы прошедшее стало реальностью, надо было произнести эти слова вслух. Странно, но мне вдруг стало ясно, что это вопрос выживания.

– Я играла на фортепиано.

Она изумленно открыла рот.

– Да ладно!

– До двадцати трех лет.

Она тяжело откинулась на спинку дивана.

– Но я никогда не видела тебя за роялем! Почему ты это скрывала?

– Лиза, милая… До сегодняшнего дня музыка оставалась в прошлом. Иногда мне кажется, что того, о чем я тебе расскажу, на самом деле не было… И вообще, это длинная, запутанная и болезненная история.

Она нахмурилась, снова заволновавшись.

– Папа знает?

– Да, твоему отцу известно все, целиком и полностью.

У нее вырвался вздох облегчения. Потом наступила тишина. Я читала на ее лице вопросы и непонимание. Она хотела разобраться.

– Я начну с самого начала, согласна?

Она кивнула. Я удобно устроилась и развела руки в стороны.

– Иди ко мне, – позвала я.

Она прижалась ко мне, я погладила ее по голове, а она меня по ладони.

– Как у тебя колотится сердце, мама.

– Побудь рядом со мной, Лиза.

Я зажмурилась и набрала в легкие воздух:

– Я познакомилась с роялем в шесть лет…

Сестры щедро дарили мне любовь, тем не менее я росла в тени их тандема. Они производили слишком много веселого шума, поэтому мне было трудно к ним присоединиться и найти собственное место. В результате я главным образом молчала. Я уходила, когда меня просили уйти, и всегда предпочитала самые укромные уголки. Я была послушной, скромной, робкой, чтобы не сказать замкнутой. Когда я подросла и научилась думать, я решила, что постараюсь стать незаметной. Родители делали, что могли, на них не за что было обижаться. Но у них не оставалось времени, чтобы заниматься той маленькой девочкой, какой я была и которая свалилась на них, когда они ее не ждали. Они любили меня, в их отношении ко мне я никогда не сомневалась, и только хотела, чтобы они продолжали меня любить. Поэтому я старалась их не беспокоить и вести себя так, чтобы обо мне забывали. От меня ждали, что я всегда буду рядом с сестрами, а они смогут за мной присматривать, и я так и поступала, но никогда не приставала к ним. Я наблюдала, как они играют с подружками и улыбалась, когда Сюзанна и Анита интересовались, все ли у меня в порядке. Ответ их устраивал, они успокаивались и возвращались в свой мир. А я в свой.

Я не скучала, и одиночество меня не тяготило: я создала себе вселенную, полную грез, где главную роль играла музыка. Я мысленно напевала мелодии, и мне было хорошо. Сестры и родители ласково подшучивали надо мной, потому что я всегда выглядела так, будто только что проснулась. Школа стала для меня пыткой, там было недостаточно тихо, чтобы придумывать звуки и аккорды, пусть я тогда и не имела представления о том, что такое аккорд. Но главное, никто из детей не мечтал так же, как я.

Тетя Софи, которая все подмечала, обратила внимание на то, что я постоянно напеваю. Она предложила родителям отдать меня в музыкальную школу. Я навсегда сохранила в памяти тот день, когда она взяла меня за руку и повела в место, оказавшееся волшебным. Я счастливо погрузилась в воспоминания, которые подавляла долгие годы.

Я пришла в музыкальную школу, уткнувшись лицом в тетину юбку и дрожа от робости. А потом все вокруг поглотили звуки, ноты. Мой разум заполнился звездами, их роль исполняли ноты. Я перестала прятаться и сделала шаг вперед, наклонив голову. Первый представший передо мной инструмент был самым красивым, самым величественным, самым большим, самым впечатляющим. Я видела только его. Я, которая всегда держалась в тени, потянула за руку Софи, чтобы приблизиться к нему, но при этом, естественно, не произнесла ни слова. Она последовала за мной, и я до сих пор помнила ее мелодичный смех, которым она встретила первую попытку своей племянницы самоутвердиться. Я долго-долго рассматривала этот инструмент, пристально и внимательно. Моя ладонь робко потянулась к нему, но я не осмелилась до него дотронуться, боясь разрушить магию. А потом к нам обратился мужчина:

– Не бойся его, – произнес он.

Не в состоянии выдавить ни слова, я только тряхнула головой. Он сел на банкетку и жестом пригласил меня сесть рядом. Я посмотрела на Софи, ожидая разрешения. Она улыбнулась мне. Учитель сыграл всего-навсего гамму. Я любовалась его руками, грациозно скользящими по клавишам – они танцевали в такт музыке. Он повторил гамму и тут встретил мой горящий взгляд. Я сосредоточилась, чтобы насладиться каждой секундой и сберечь мечту, когда все кончится.

– Как тебя зовут?

– Мадлен, – едва слышно ответила я.

– Хочешь попробовать, Мадлен?

От удивления и непонимания я вытаращилась.

– Я тебя слушаю, – доброжелательно подбодрил он.

Я вдруг почувствовала себя уверенно. Погладила клавиатуру, и нежность клавиш потрясла меня. Я глубоко вздохнула и сыграла свою первую в жизни гамму. Я хотела, чтобы этот момент длился вечно. Поэтому я сыграла еще раз, продлевая его. И я улыбалась, улыбалась. Никогда еще я так не улыбалась. Софи потом утверждала, что это была моя первая настоящая улыбка. В ту минуту, когда мои руки, мои пальцы, мое тело, все мое существо производили эти звуки, я нашла свое место. То самое, где я всегда должна находиться и которое никогда не должна покидать.

– Почему же ты перестала играть? – прервала меня Лиза.

– Что-то ты торопишься! – хихикнула я через силу. – Между моими шестью годами и двадцатью тремя много чего случилось!

Она выпрямилась, удивившись моему хорошему настроению, улыбнулась и провела по моей щеке рукой, а я прижалась к ней, чтобы наполниться