Дом на берегу океана, где мы были счастливы - Аньес Мартен-Люган

бухты.

– Там по-прежнему горит свет… – мой шепот был едва различим.

Лиза проследила за моим взглядом.

– По-моему, этот дом притягивает тебя, ты так часто наблюдаешь за ним.

Я кивнула.

– Он связан с тем летом, когда тебе было шестнадцать?

Вместо ответа я поцеловала дочку в щеку.

Она выключила свет.

Глава семнадцатая

На восточной стороне пляжа

Огни только что погасли. Обитатели дома на западе ложились спать и, в отличие от меня, наверняка были спокойны и безмятежны.

Я уже много дней метался, словно лев в клетке, и даже музыка не могла увлечь и придержать меня, а Натану не удавалось вытащить меня на прогулку или на совместную пробежку. Я перестал разговаривать с ним, я больше не играл на рояле, не ел и не спал. Я только расхаживал взад-вперед вдоль окон. Мои руки все время дрожали, словно у наркомана, которому срочно необходима доза. Сердце билось хаотично. Я бы хотел успокоить сына и предпочел бы, чтобы он не присутствовал при этом. Но ничего не получалось – мне не хватало сил. Все мое существо было приковано к западу бухты, а энергия уходила на борьбу с яростью и болью, завладевшими мной.

Уже двадцать семь лет я Ее пленник.

Она покорила меня в тот самый момент, когда я впервые увидел ее на пляже.

До нашей встречи девушки и секс не вызывали у меня интереса, хотя тогда мне было уже семнадцать. Даже хуже. Я относился к ним равнодушно. Родители привили мне отвращение ко всему, что хоть отдаленно касалось любви. Их взаимное разрушение уничтожило меня еще в детстве. А моя безумная мать, которая, овдовев, принялась есть меня поедом, усугубила ситуацию. Я возвел вокруг себя крепость из холода и безразличия. Удовольствие мне доставлял только рояль.

С другой стороны, любопытство побуждало меня изучать своих соплеменников. Чтобы жить музыкой, мне нужно было понимать человеческие эмоции, исследовать их, препарировать, раз уж мне не дано их испытать. У меня не оставалось другого выхода. Мой отец был мощным пианистом, потому что жил, а не существовал в виде пустой телесной оболочки; он знал, что такое любовь, ненависть, желание, дружба, ревность, гнев. Мне же было знакомо лишь последнее чувство, и я полагал, что его недостаточно для того, чтобы моя музыка дышала правдой. Все мэтры сочиняли, полагаясь на свои переживания и человеческие качества. Мне надо было равняться на них. Вот почему, не теряя своей независимости и чаще всего храня молчание, я присоединился к группе ровесников, сходившихся на наш пляж во время летних каникул. Они сразу же приняли меня. Я изображал из себя “нормального” подростка – существо низшего уровня, в моем представлении, – но догадывался, что они все же считают меня странным, и внутренне наслаждался этим. Со временем, постоянно общаясь с ними, я заскучал. Меня тошнило от моей жажды знаний: девчонки хихикали, мальчишки выпендривались. И все они были какими-то тусклыми, то есть прямой противоположностью тому, что я искал. Мне хотелось наблюдать за проявлением ярких, разрушительных, жгучих эмоций.

Однажды я лежал на песке в унынии от такой посредственности, как вдруг одна из девочек нашей группы крикнула что-то еще более пронзительно, чем другие, заставив меня приоткрыть один глаз. Неведомая сила приказала мне выпрямиться.

Она приближалась к нам так элегантно. Ничего общего с остальными. Особая походка, посадка головы, загадочный взгляд сквозь ресницы и легкая улыбка, прячущая робость.

Это была уже не обычная девчонка.

Это была женщина.

Настоящая, единственная.

Откуда она появилась? Может, меня опутали чары? Я внимательно всматривался в ее тело, руки, фигуру. Внутри разгорался огонь, дыхание сбивалось.

Кто-то из парней хлопнул меня по спине и хихикнул: “Она как раз для тебя, ее ничего, кроме пианино, не интересует”.

До ее прихода на пляж я ощущал себя непробиваемым. Я тогда посмеялся над собой. Мои губы сами собой сложились в ироническую ухмылку, адресатом которой был только я. Глубоко погрузившись в мечты, я не сразу сообразил, что Она меня рассматривает.

Наши взгляды встретились.

Моя судьба была решена.

Настало утро. Ее дом пробуждался.

Сколько продлится эта пытка: видеть ее живой, оставаясь без Нее!

– Папа?

Я слышал звуки, но не понимал их.

– Папа?

Натан положил руку мне на плечо, я вздрогнул.

– Чего тебе? – в моем голосе звенел металл.

– Ты снова всю ночь следил за домом напротив?

Я резко сбросил его руку.

– Почему ты так одержим этой хибарой?

– Оставь меня в покое, Натан, – устало попросил я.

Он тряхнул головой, моя реакция раздосадовала и обидела его.

– Мне надоело, папа… Оставайся в своем дерьме, а я пойду гулять.

Он ушел, не обернувшись, и со злостью хлопнул дверью.

Если так будет продолжаться, он скоро устанет от моих вечных перепадов настроения и покинет меня, причем окончательно.

Я снова провалился в бездну, из которой он уже почти вытащил меня.

Глава восемнадцатая

На западной стороне пляжа

Я пролежала все утро, мне требовалось восстановиться, потому что ночь была не из легких.

Не то чтобы я себя плохо чувствовала.

Но мне приснился сон.

Сновидений у меня не было уже много недель, чтобы не сказать месяцев: обычно лекарства оглушали меня, и я проваливалась в тяжелое искусственное забытье. Однако в эту ночь подсознательная власть памяти пересилила. Сны словно готовили меня к продолжению моей исповеди Лизе и возвращали в тот момент, когда Он вошел в мою жизнь.

В то лето я приехала вместе с Софи немного позже, чем в прошлые годы, а сестры должны были присоединиться к нам в августе. После приезда, спускаясь по лестнице к пляжу, я сразу заметила чужака.

Это мне не понравилось: теперь все будет по-другому, расстановка и равновесие сил нарушатся. Я всегда терялась, если происходили какие-то перемены и мои ориентиры сбивались. Одна из девочек громко приветствовала меня. Ее выкрик вызвал у меня раздражение, и мне сразу же захотелось уйти с пляжа, потому что я ненавидела быть в центре внимания.

А потом…

Он повернулся ко мне.

И все мое миропонимание опрокинулось.

Дальше я продолжила путь как будто в невесомости, поздоровалась со всеми, кроме него; ко мне подходили, чмокали в щеку, я вертелась во все стороны, до меня дотрагивались, ко мне обращались, я отвечала или отмалчивалась, но, главное, не отводила от него глаз. Боялась, как бы это чудесное видение не исчезло. Его взгляд гипнотизировал. В нем была сила, которая притягивала и одновременно пугала.