Ночник - Денис Драгунский

Один раз к ним пришел реставратор, поправить антикварное кресло. А в кресле сидел мальчик и смотрел, как этот старенький столяр своими стамесками ковыряется в резных львиных лапах.

Старик говорит мальчику:

– Эй, паренек, ноги-то убери! Мешаешь!

Николай Иванович как раз проходил мимо открытой двери и увидел, что мальчик поджал ноги.

– Вы… Вы это умеете? – спросил он старика, вытащив его в коридор.

– Ну, – сказал старик.

– Сколько вы хотите? Миллион долларов? Два миллиона? У меня дом на Рублевке. Берите.

– Вот, я услыхал, вы с супругой говорили. Что вы мальчишечку собрались в Аргентину везти. Клиника доктора… это… забыл фамилию. Курс лечения два месяца. Так?

– Так, – сказал Николай Иванович.

– Вот и заплатишь мне, сколько бы истратил на эту Аргентину, – сказал старик, переходя на «ты». – Копейка в копейку. Мне лишнего не надо. А пареньку по утрам ноги растирай, снизу вверх. И потом станови его на пол. И постепенно отпускай.

Мальчик выздоровел. Хотелось отвалить миллион. Но старик зачем-то просил точно. Хорошо, пусть так.

На столе лежали пакет с деньгами и лист бумаги с цифрами.

– Считаем, – сказал Николай Иванович. – Самолет в оба конца. Клиника. Нам с женой гостиница. Машина.

Шофер к машине. Прислуга. Переводчик. Чаевые. Наша зарплата, кстати! Ведь мы с женой два месяца бы не работали, взяли бы отпуск за свой счет, так что неполученная нами зарплата – тоже расход. Видите, все честно.

– А жратва? – спросил старик. – Почему жратву не включил?

– Нет, позвольте, – сказал Николай Иванович. – Да, мы тратили бы на еду в Аргентине, но! Но зато не тратили бы в Москве! Здесь, кстати, еда дороже. Во всяком случае, та еда, к которой мы привыкли. Так что еще неизвестно, кстати…

– Серьезный какой! – засмеялся старик и исчез.

Николай Иванович вздрагивает и поднимает голову.

Мальчик спит, посапывая. Он щиплет его пятку, выглянувшую из-под одеяла. Мальчик не чувствует. Николай Иванович внутренне плачет и снова повторяет: «Всё бы отдал, всё бы отдал…»

То есть опять сон про рассказ про сон.

Ночью болел зуб, и ничего не снилось, или снилось, но я не запомнил.

Готовлю какую-то еду – кажется, мясное рагу – по рецепту из поваренной книги. Но в этой книге почему-то всё указано в десятках килограммов. Как будто на роту солдат. Я пытаюсь уменьшить объем примерно в 20 раз.

То есть вместо «Мясо – 15 кг» беру мяса 750 граммов, вместо «Картофель – 30 кг» беру полтора кило. Считаю на бумажке.

Ленинский проспект.

Л., Ира и я. При этом я не один, а с двумя подонского вида девицами. Они хохочут, разговаривают о сексе, обсуждают свои приключения и планы – неприкрыто, неприятно. Мы идем в общежитие, куда я должен поселить этих девиц. Л. ждет в машине. Ира идет со мной, меня провожает. Коридор, дверь в это общежитие. На стене висит старый телефонный аппарат с диском. На приклеенной бумажке написан очень длинный номер.

Надо позвонить коменданту, чтоб открыл дверь. Номер такой длинный, что я все время путаюсь, сбиваюсь, не могу дозвониться. Наконец дверь открывают. Ведут в комнаты. Я говорю: «Вот здесь будете ночевать». Девки не говорят «спасибо», а ругаются, что кровати узкие.

«Не лягу на узкой! – говорит одна и хохочет. – А если ко мне в гости мужчина придет, как он поместится?»

Комендант говорит: «Я тебе покажу мужчину!» И грозит ей кулаком, прямо в нос сует кулачище. Она замолкает, трусливо хлопает глазами, жирно намазанными ресницами.

Мы с Ирой возвращаемся на улицу.

Машину с Л. не находим. Бегаем по Ленинскому – это старая часть, четная сторона, между Первой Градской и площадью Гагарина. Бегаем, ищем – напрасно. Сильно темнеет.

Вдруг сухой и теплый осенний день, который был в начале сна, превращается в снежный, сырой и холодный март. Ира звонит Л. по мобильнику. Дозванивается.

Спрашивает, где она сейчас, в какую сторону нам идти, чтоб ее найти. Поскальзывается. Мобильник падает, попадает под стоящую у тротуара чужую машину. Мы вдвоем его вытаскиваем. Ира продолжает разговаривать с Л. – телефон продолжал работать, пока лежал в снегу под машиной. Вижу, что у Иры расцарапана рука – поранилась, когда лазала под машину. Кровь каплет. Я заматываю ей руку женской шелковой косынкой, Ириной косынкой – снял у нее с головы. Сырой тяжелый снег летит ей на голову, налипает на ее рыжие волосы.

Ярославль – и серпантины горной дороги.

Едем в автобусе, поднимаясь выше, выше.

Едем в горный санаторий.

Ярославль как будто в громадном ущелье. По его дну течет Волга. Сверху виден город с круглыми площадями, бульварами, белыми церквами.

Бездомная кошка, говорящая кошка.

Она вбежала в квартиру, запрыгнула на шкаф и не хочет слезать.

На все мои вопросы – зачем она пришла, кто она, что ей надо, долго ли она собирается сидеть на шкафу? – она отвечает: «Ты что, дурак?»

Меня приглашают в бизнес. Что-то издательское. Но говорят, что это будет funky business («веселый бизнес»), это так современно, одна небольшая команда, ни начальников, ни подчиненных, так весело, так динамично. Я отказываюсь, и довольно зло. Говорю, что это неправда, что это изощренная форма закабаления.

«В нормально организованном бизнесе, – как по писаному говорю я, – есть какие-то правила и законы. Есть начальник, есть подчиненный. Права начальника все-таки ограничены. А тут, где якобы нет начальников и подчиненных, всё равно будет лидер, вожак стаи, который станет задавать тон и всех гнобить. А на все возражения скажет: старик, ты что, мы же одна команда!».

Даже голова болит от злости.

Смешное собрание в газете.

Люди обсуждают невыполнимые требования спонсоров: что надо сделать, каких авторов нанять, каких знаменитостей пригласить, чтобы спонсоры дали деньги.

Говорят: «Ну, это они нарочно придумали!»

Люди меряются ростом. Все люди! Никуда не идут, ничего не делают, а только меряются – кто выше, кто ниже.

Улицы заполнены шеренгами людей, они все время перестраиваются, потому что всегда находится кто-то чуть повыше этого, но чуть пониже того. Возникает толчея. Потом шеренги снова выравниваются. Потом опять начинают тесниться и свиваться в маленькие людские водовороты. Я смотрю на это с балкона дома номер 13 на Ленинском проспекте.