Стоит только замолчать - Джесси Болл

г-жа ода: Не думаю. Не думаю, что по математике у него были отличные оценки.

дзиро: Да что ты. По математике у него были отличные оценки. Ты же знаешь.

г-жа ода: Ничего я по-настоящему не знала. Мы с твоим отцом пришли в актовый зал. И ты там тоже был. И твоя сестра тоже. Мы сидели в зале, и кто-нибудь из каждого класса выходил на помост показать мэру, что сейчас проходят в школе. Сотацу был в новой одежде, мы ее купили специально ради этого. С деньгами у нас было не очень хорошо. Совсем плохо. Но мы ее купили, хотели всем показать, что мы не хуже других. Он стоял там, на помосте, в строю вместе с остальными. Мы сидели в зале. Там был практически весь город. Потом пришел мэр, поднялся на сцену, стал пожимать руки. Приводили самых маленьких школьников, чтобы они что-то там такое делали, и они это делали. Потом кто-то показал свою научную работу. Потом кто-то показал что-то из области фотографии, какой-то ребенок постарше. Потом пришла очередь Сотацу. Он пытался что-то доказать, не знаю, что-то там про треугольник. Начертил его неправильно. Все обомлели. Сотацу вновь и вновь пытался его растолковать. На самом деле я не знаю, то ли он начертил с ошибкой, то ли числа написал с ошибками, но они не сходились. Он все тыкал и тыкал в чертеж на доске. Тем временем мэр просто смотрел в сторону. Не хотел смотреть на Сотацу. Твой отец и я, мы…

инт.: Госпожа Ода…

[Тут мать Дзиро встала и ушла, что-то бурча под нос, – говорила Дзиро что-то, чего я не смог расслышать. Больше я ее не видел.]

[От инт. Это выдержка из финальной части интервью, которое я взял при личной встрече. Гаро то и дело отклонялся от темы, и с ним трудно было что-то поделать, так что значительная часть интервью оказалась для меня бесполезной или, лучше сказать, неравномерной – бесценное перемежалось с бесполезным и наоборот. Некоторые интервьюируемые не делятся информацией, если не чувствуют, что по-настоящему вовлечены в разговор. Люди подобного типа расспрашивают спрашивающего, умоляют сообщить подробности и расследовать версии, от которых в итоге нет ни малейшей пользы. Таков был и Гаро. Поэтому я вычеркиваю скучную беседу о моей собственной жизни (вместе с его нескончаемыми вопросами) как не имеющую отношения к делу. Перейду к моменту, когда мы обсуждали меры для поддержания дисциплины в тюрьме.]

≡

инт.: Но избиения случались?

гаро: Я не говорю, что избиения случались, чтоб настоящие – так нет. Я говорю, что если кто-то заслуживал избиения, он почти всегда, рано или поздно, получал то, что заслужил. Понимаете, а? Тут все решалось не тем, что какой-то человек вздумал кого-то наказать – надзиратель или еще кто-то, не тем, что человек сделал выбор. Тут все решалось иначе, такие дела делаются иначе. Это что-то неотвратимое, человек вновь и вновь ведет себя так, словно своим поведением хочет что-то сказать. Человек говорит: по-людски я ничему не учусь. Попробуй со мной как-то по-другому. И в конце концов какой-то другой человек пробует по-другому. Если говорить о контексте, это даже не так, как надо. В смысле, может быть, и так, если вы говорите о разнице между тем, где находиться – над водой или под водой.

инт.: Вы говорите о том, что надзиратель бьет кого-то дубинкой?

гаро: Да, но это не избиение, а способ что-то сказать человеку. Это не действие – само по себе это не действие. Это постоянное давление, то, к чему приводит постоянное давление. Результат, а не поступок. Его нельзя рассматривать сам по себе, в отрыве от всего остального.

инт.: А Сотацу так били?

гаро: По-моему, его не били ни разу. Никакого физического воздействия – если что и было, то так, вполсилы, – к нему никогда не применялось. Он в основном подлаживался под все правила. Никому неприятностей не создавал. И сидел он там недолго. И вот еще что… рядом с некоторыми людьми чувствуешь, что они обречены. Когда появляется такое чувство, надзиратели стараются поменьше иметь дело с таким человеком. Почти все.

инт.: Но некоторые – не стараются?

гаро: Ну-у, был там один надзиратель.

инт.: Что он делал?

гаро: Придвигался поближе к окошечку в камере Сотацу и говорил. Простаивал там часами и говорил с ним.

инт.: Что он говорил?

гаро: Сперва никто не знал, но со временем все всплыло. Наверно, с неделю этот парень дежурил в отделении Оды и говорил с ним. Потом об этом узнал начальник и перевел парня на другой пост.

инт.: Но что он говорил?

гаро: Ну-у, спустя несколько дней после того, как этот надзиратель довольно долго говорил с Сотацу, заглядываю я в камеру. Сотацу сидит на койке, держит в руках фигуры для сёги, разглядывает свои ноги. Поднимает глаза и видит меня. Что-то подтолкнуло меня отпереть дверь и зайти внутрь. Говорю: в чем проблема? Он долго смотрит на меня, а я стою себе перед ним. Потом он говорит: то, что говорит Мори, – все так и есть, про повешение? Это все правда? Вот как я докопался.

инт.: Все это время он нашептывал ему про казнь?

гаро: Да, и, что еще хуже, просто выдумывал из головы всякие мерзости. Всякие ужасы. Говорил, что приводят родственников и заставляют их всех смотреть. Говорил, что вешать тебя будут, раздев догола, чтоб одежду не закапывать. Я не знаю даже половины того, что он наговорил, но это было страшно. В такой обстановке на некоторых иногда находит. Вдруг начинаешь такое отчебучивать. Наверно, Мори для такой работы не годился.

инт.: И что вы сказали Оде?

гаро: Я описал ему повешение. Об этом нам говорить не положено. Иногда заключенные пугаются, и с ними труднее иметь дело. Нам это не положено, но я рассудил: мне придется довести до конца то, что начал Мори. И я ему растолковал насчет этого всего.

инт.: Не могли бы вы сейчас описать именно то, что описали ему?

гаро: Ну-у, много времени прошло. Не знаю, как это делается нынче. Я бы предпочел не говорить о таких вещах.

инт.: Можете ли вы просто повторить то, что вы сказали Оде об этих повешениях, о том, как это делалось в прежние времена? Это вовсе не должно подразумевать, что нынче все делается именно так.

гаро: Наверно, да, наверно, смог бы.

[От инт. Мне пришлось ненадолго отлучиться в город, а Дзиро ездил туда же на совещание. Так что мы встретились на железнодорожном вокзале, чтобы вернуться в его дом вместе. Пришлось немало побродить по вокзалу в поисках уголка, достаточно тихого для диктофона. Мы несколько раз принимались за работу, но были вынуждены прерываться и перебираться на другое место. Я ввязался в ссору с каким-то пьяным, который все время нас перебивал, и это рассмешило Дзиро. Итак, это интервью мы начали в хорошем настроении.]