Мужчина из моего прошлого - Инна Инфинити

— Я потом передумала и хотела тебе об этом сказать, — голос надламывается. — Но ты уже вычеркнул меня из своей жизни.

— О чем именно передумала?

Он как будто не понимает, что я имею в виду! Специально выводит меня на признание. С одной стороны, это злит. Но с другой… Чего упираться?

— Я искала тебя, чтобы сказать, что люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж. Так понятно?

Даже в темноте салона я замечаю, как кровь отливает от его лица. Словно громом поражённый, Дима медленно поворачивает ко мне голову.

— Смотри, пожалуйста, на дорогу, — прошу Диму. — Иначе мы во что-нибудь въедем.

Дима дергается, будто опомнился, и возвращается к лобовому. В салоне стоит такая гробовая тишина, что слышно, как мы оба дышим. Тяжело, надрывно.

— Мы приехали, — объявляю, как только оказываемся у забора садика, и расстегиваю ремень. — Высади меня здесь.

Не высаживает. По-прежнему молчит, а по действиям я понимаю, что ищет место для парковки. Заезжает в свободный карман и глушит мотор, не разблокируя дверей. Я же уже, как на иголках. Может, не следовало говорить правду? Вот зачем я сказала, корю себя.

— Сонь, — глухо произносит и сжимает мою ладонь.

Тело тут же прошибает током. Резко выдергиваю руку.

— Дим, выпусти, пожалуйста, мне пора.

— Подожди.

Соболев расстегивает ремень и подаётся ко мне. Разворачивает к себе, беря мое лицо в ладони, и заглядывает в глаза.

— Ты правду сейчас сказала?

— Нет, пошутила. Выпусти меня, пожалуйста. Мне действительно пора.

Голос дрожит, срывается. Мне тяжело находиться близко к Диме, особенно, когда его ладони сжимают мое лицо, а глаза смотрят так пронзительно, что душа выворачивается наизнанку.

Зачем я это сказала? Для чего? Теперь всем будет только хуже.

— Нет, ты не шутила. Я прекрасно знаю, какая ты, когда шутишь. Я все помню про тебя: мимику, жесты, смех, улыбку. Ничего про тебя не забыл.

Дима сильнее сжимает мое лицо в руках. Я обреченно опускаю веки, быстро дыша. Так мало воздуха. Ощущение, будто задыхаюсь.

— Почему ты говоришь, что я вычеркнул тебя из своей жизни? Ты сделала тогда выбор, а я его принял. Вот и все.

— Дима, дай мне уйти, — молю шепотом.

— Нет.

— Мне правда пора, пожалуйста. Зачем ты задаешь все эти вопросы?

Сквозь закрытые веки побежали дорожки слез. Дима нежно вытирает их пальцами.

— Ну что ты? — соприкасается со мной лбом. — Не плачь, прошу тебя.

Я чувствую его дыхание на своих губах. Оно не изменилось, все так же с привкусом мяты. Душа, сердце — все рвется в клочья в эту секунду, а сама я лечу в бездну.

— Соня… — шепчет практически мне в губы.

Нервы — оголенные провода. Сердце шарашит в ушах набатом. Мир рушится. Мое лицо в его ладонях, между нашими устами ничтожные сантиметры.

Чуть смещает лицо вбок и собирает губами слезинку с моей щеки. Меня тут же бьет электрическим разрядом, да так сильно, что вздрагиваю. Потом вторую собирает. Потом третью.

— Остановись, — выдыхаю.

Не останавливается, пока не собирает последнюю слезинку. А я сама не в силах его оттолкнуть. Замерла и таю, разрываюсь на атомы при каждом прикосновении его губ к моей щеке. Шумно выдыхает мне в висок и крепче прижимает к себе.

— Ты тогда не дал мне права на ошибку, — срывается с губ с укором после паузы. — Я ошиблась, я признаю это. Но почему ты не дал мне права на ошибку, Дима?

— Не знаю, — произносит с болью в голосе. — Я был убит твоим отказом. Думал, моя жизнь кончена. Не знал, как жить без тебя, не видел смысла. Ничего не хотел без тебя, — падает лбом мне на плечо. — Ты приняла решение, ты выбрала не меня. Мне оставалось только смириться с этим. И я просто пошел в армию. Подальше от тебя, от Москвы, от всего, что напоминало о тебе. Туда, где не будет времени думать о тебе.

— Почему не позвонил ни разу?

Ком посреди горла отдает болью при каждом слове. Его не сглотнуть, не прогнать.

— Знаешь, сколько раз хватался за телефон тебе позвонить? И знаешь, сколько телефонов разбил о стену — только бы не набирать твой номер? Меня так ломало без тебя, Сонь. А потом на войну поехал. Она меня вылечила от больной любви к тебе.

Дима замолкает. Зарывается лицом в мои волосы и вдыхает глубоко.

— Мне снился твой запах, Белоснежка.

Я растоптана, уничтожена вдребезги. Как жить после всего, что я сейчас услышала? Как обнимать мужа после того, как побывала в объятиях Димы? Как каждое утро открывать глаза, зная, что все, абсолютно все, могло бы быть иначе?

Соблазн рассказать Диме правду о Владике настолько велик, что я в прямом смысле прикусываю язык. Запрещаю себе. Нельзя. Я не могу поддаться этому секундному порыву. Он ведь пройдет, а последствия сказанного останутся. Собираю в кулак всю свою волю, что произнести твердо:

— Но сейчас мы не можем быть вместе.

— Я понимаю.

— Мне правда пора идти. Отпусти, пожалуйста. У меня теперь совсем другая жизнь. Теперь все по-другому. Я жена и мать.

Дима заглядывает мне в лицо. Одну руку опускает на щеку, второй прижимает к себе за плечи. Что он пытается прочитать по моим глазам? О чем думает?

— Я еще увижу тебя? — спрашивает с надеждой.

— Не знаю… Нет… Зачем?

— Мы могли бы…

— Что могли бы?

— Просто общаться хотя бы. Раз уж мы встретились.

— Зачем?

— Не знаю. Просто так. Зачем люди общаются?

С каждой секундой мне все тяжелее и тяжелее. Хотя, казалось бы, куда тяжелее? Все происходящее сейчас — на разрыв аорты. Только Владик и необходимость думать о его спокойствии, благополучии, сохранении его привычного мира, где у него уже есть любимый папа, помогают мне не потерять ошметки рассудка и не утонуть в Соболеве прямо сейчас.

— Не надо нам общаться.

— Почему?

— Потому что у меня есть обязательства перед семьей и мужем. А мы не просто старые знакомые, Дим. Мне будет сложно объяснить мужу, кто ты и почему я с тобой общаюсь.

На его лице мелькает понимание. Одна рука соскальзывает с моей щеки вниз, хватка второй на плечах ощутимо ослабевает. Я выпутываюсь из Диминых объятий и только теперь могу вздохнуть свободно.

— Открой, пожалуйста, дверь.

Дима молча нажимает кнопку на панели возле себя. Замки щелкают. Этот звук словно символизирует наш конец.

Я бросаю на Диму последний взгляд, полный тоски и грусти.