Иван Грозный. Начало пути. Очерки русской истории 30–40-х годов XVI века - Виталий Викторович Пенской

злопамятнее народа[125]. Однако, если отойти в сторону от карамзинской схемы, продиктованной неприязнью, нет, ненавистью князя Курбского к самому Ивану Грозному и к его отцу и деду, если не замыкаться на изучении только литературных памятников эпохи, но расширить круг привлекаемых источников, больше того, поместить Ивана Грозного и его деяния в контекст эпохи, то, по меньшей мере, негативная оценка правления Ивана IV, данная Карамзиным, выглядит уже не столь однозначной. Об этом и пойдет речь дальше.

Глава II

Детские годы Ивана Васильевича

(1530–1543 гг.)

1. «Родила царица в ночь…»

«В лето 7038. Месяца августа 25 день в среду на четверг нощи часа 6-го на Возвращение мощем святого апостола Варфоломея и святого апостола Тита родися у государя великого князя Василья Ивановича на Москве сын богодарованныи, нареченныи во святом крещении князь Иван, Усекновения честныя главы, от другия жены благоверныя великия княгини Елены»[126].

В этих сухих строках летописного текста, в которых неизвестный новгородский книжник сообщал своим читателям о рождении в августе 1530 г. (напомним, что в тогдашней Руси летоисчисление шло не от Рождества Христова, а от Сотворения Мира) у великого князя Василия Ивановича сына и наследника престола Ивана, скрывается история, достойная того, чтобы стать сюжетом для исторической драмы – настоящей, с любовью, изменой, заговором (и не одним) и даже колдовством. Но обо всем по порядку.

Начало этой трагедии можно отнести к 1503 г., когда ночью 28 июля великого князя Ивана III, находившегося в апогее своей славы и могущества, внезапно разбил удар. «Отняло у него руку и ногу и глаз», – писал неизвестный автор «Слова иного», памятника русской церковной публицистики начала XVI в., о болезни великого князя[127]. Составитель же знаменитой «Степенной книги царского родословия» (вероятно, это был будущий митрополит всея Руси Афанасий) добавлял к этому известию, что в результате этого Божьего «посещения» великий князь «и ногами своима едва хождаше, поддержим от не-коих»[128].

Оправиться от последствий инсульта Иван III так и не смог. Понимая, что жить ему на этом свете осталось недолго, он начал приводить в порядок свои земные дела и готовиться к встрече со Всевышним. Было составлено завещание, Иван примирился с церковью, отказавшись от планов изъять земли у монастырей и согласившись с необходимостью казнить еретиков-жидовствующих. Устроены были и дела семейные – Иван окончательно склонился к тому, чтобы передать власть своему сыну Василию, ставшему старшим после неожиданной смерти Ивана Молодого, великого князя Тверского и первого сына Ивана III. Внук Ивана Молодого, Дмитрий, который после смерти своего отца (1490 г.) в 1498 г. был венчан на царство дедом и де-юре стал его соправителем, в 1502 г. попал в опалу и в качестве наследника его сменил Василий[129], который до этого сам успел побывать в опале. Наделяя уделами своих сыновей, Иван III подчеркнул доминирующее положение Василия – так, согласно воле отца он получал 66 городов с волостями, тогда как остальные четыре сына Ивана – только 30[130]. Правда, возвышая Василия, Иван тем не менее остался вполне человеком своего времени и приверженцем традиции. В завещании он подчеркнул полную внутреннюю автономию уделов и наказывал своим младшим сыновьям чтить Василия как «брата старейшего» и «в отца место», а от Василия требовал держать свою младшую братью «в братстве, и во чти, без обиды»[131]. Однако Василий, судя по всему, не простил отцу своей опалы и с нетерпением ждал, когда тот отойдет в мир иной, а он возьмет бразды правления Русским государством полностью и официально в свои руки. Летом 1505 г., когда его отец, разбитый параличом, медленно угасал в своем кремлевском дворце, Василий, опасавшийся за свое положение и обеспокоенный возможными проблемами при переходе власти от Ивана к нему (так, сообщая магистру Ливонского ордена В. фон Плеттенбергу новости из Москвы, нарвский фогт в феврале 1505 г. писал, что хотя тяжело больному великому князю Московскому и должен наследовать его старший сын Василий, однако русские более склонны принять его внука Дмитрия и вообще дети великого князя готовы вот-вот начать усобицу[132]), решил продемонстрировать свою волю и готовность принимать ответственные решения.

Чтобы закрепить за собой власть, Василий нуждался в наследнике, поэтому, по совету печатника Ю.Д. Траханиота (тайно вынашивавшего, как писал А.А. Зимин, мысль женить будущего великого князя на своей дочери[133]), он объявил о своем намерении вступить в брак. Отказавшись от поиска заморской или какой-иной другой иноземной невесты, он решил устроить грандиозные смотрины по всему своего государству для выбора будущей супруги. Имперский посланник Ф. да Колло, побывавший в Москве в 1518–1519 гг., писал, что ему рассказывали, как великий князь (Василий) «повелел объявить во всех частях своего Государства, чтобы – не взирая на благородство или кровь, но лишь на красоту – были найдены самые красивые девственницы, и во исполнение этого указа были выбраны более 500 девственниц и приведены в город; из них было выбрано 300, потом 200 и, наконец, сократилось до 10, каковые были осмотрены повивальными бабками со всяческим вниманием, дабы убедиться, действительно ли они девственницы, и способны ли рожать детей, и нет ли у них какого недостатка, – и, наконец, из этих десяти была избрана жена»[134].

Стремлению Василия вступить в брак как можно скорее не помешала ни тяжелая болезнь отца, ни начавшийся с избиения русских купцов в Казани острейший политический кризис в отношениях Москвы и Казани, вылившийся, в конечном итоге, в русско-казанскую войну[135]. Избранницей Василия (вопреки ожидания хитрого грека Траханиота) оказалась Соломония (Соломонида) Сабурова, дочь Ю.К. Сабурова, выходца из старой московской служилой семьи, известной еще с начала XIV в., но, как отмечал А.А. Зимин, из-за своих новгородских и удельных связей не сумевшей сделать блестящую карьеру при дворе великого князя[136]. Очевидно, что выбор Василия был продиктован в самом деле красотой и характером невесты, а не какими-то иными соображениями (как писал в 1525 г. итальянский гуманист П. Иовий Новокомский, епископ Ночерский, со слов своего информатора русского посла Д. Герасимова, жена великого князя была украшена всеми женскими добродетелями[137]). В пользу этого предположения говорит и тот факт, что отец невесты стал окольничим лишь в 1509 г. и так и не стал боярином до самой своей смерти в 1511/12 г.

Увы, этот брак оказался несчастливым. Процитируем снова Ф. да Колло – итальянец писал, что «в то время как я вел переговоры у Его Светлости по поводу вышеупомянутого