Моя веселая Англия - Марианна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Короче, с сомнением покосившись на кастрюльку с зеленым, я энергично взялась за дело и напекла гору блинов, а икру – и черную, и красную – я предусмотрительно привезла с собой. Причем когда я их пекла, Максвеллы – солидный отец семейства, трое парней от 25 до 35 лет, которые к обеду вернулись домой, и девочка, двадцатилетняя племянница Джейн, сирота, студентка с фарфоровым личиком, прелестная и тоненькая Кейси – вели себя точно так же, как все мы – моя сестра, мой муж, мой сын, племянница, мой папа – у нас дома, когда мама пекла блины, – то есть забегали в кухню на манящий аппетитный запах и потихоньку таскали с блюда, обжигаясь и хихикая.
Стол в столовой накрыли скатертью такой площади, что ею можно было покрыть футбольное поле. И хотя гостей пришло достаточно много – за столом все поместились и сидели просторно. Атмосфера была непринужденной, манеры – должными, еда – вкусной. С явным превосходством выигрывали мои блины, которые почему-то были объявлены перед подачей моим семейным традиционным национальным блюдом. Хотя это не совсем так. Но я не возражала. Просто фаршированную рыбу или красный борщ, или плов, или пельмени, или вареники готовить гораздо дольше.
После обеда, как и полагается, все уселись в каминной, камин, естественно, был зажжен, подали чай, кофе, пирог с малиной, мужчинам предложили сигары – ффу! – и пошел разговор.
Говорят, что основная тема американцев – geographical links – спрашивают, а откуда вы? Потом они интересуются, далеко ли это от Москвы, и вне зависимости от твоего ответа, что да, очень далеко, с радостью делятся: «Оооо, брат дяди моей жены когда-то ухаживал за девушкой, которая тоже жила в Москве. Но они расстались, потому что в Москве очень холодно, а брат дяди моей жены – теплолюбивый. Теперь он живет в Австралии».
Насчет американцев в это можно поверить. Не раз в этом убеждалась. А вот то, что основная тема разговора англичан – погода, не верьте.
– Мэриэнн, а вы агент Кей Джи Би? – спросила Противная Мэри.
– Нет, – ответила я и обиделась. – Я даже не знаю, где находится офис.
– Ну так ведь не обязательно знать, где находится офис, у вас же агенты надевают резиновые длинные плащи, берут в руки корзинки с яблоками и встречаются на мостах, в метро, на явочных квартирах...
– А хотите, мы покажем вам, где находятся наши ракетные инстолейшнз? – подмигнул мне муж Противной Мэри, Противный Джордж. – Для вашей работы... Вас повысят в звании...
– Все вы там коммунисты, – безапелляционно отмахнулась лапкой Противная Мэри, – у вас ядерное оружие.
Я так расстроилась, как будто меня обвинили в том, что ядерные боеголовки ждут своего часа прямо у меня дома на балконе.
Я ужасно обиделась, и мне захотелось домой к маме.
Между прочим, когда мне плохо или мне не по себе, или я болею, я всегда хочу к маме, и сейчас тоже, хотя сама уже мама и уже – ой! – даже бабушка.
– Не обижайся, Мэриэнн, – успокаивала меня Джейн после ухода Противных Мэри и Джорджа, – что с них взять, они ведь англичане.
– Да ладно, не волнуйся, они хорошие ребята и никому не скажут, что ты работаешь на Кей Джи Би, – пошутил кто-то из Максвеллов.
На следующий вечер, когда я приехала с работы домой, я обнаружила в просторной кухне корзину.
– Вот, – хитро улыбаясь, Джейн протянула мне открытку с алым толстым смеющимся сердцем: «Простите нас! Виной всему ваша пеппер-водка». (Пеппер-водкой они назвали нашу перцовку, привезенную мной в подарок, с перчиком внутри, которой они угощались до и после обеда. Во время трапезы пить крепкий алкоголь у Максвеллов было не принято.)
А в корзине спал Чак. Потрясающей красоты и обаяния душистый теплый щенок бодер-колли, черный с белым подбородком, с толстыми многообещающими лапами. Малыш раскрыл сизые бессмысленные сонные глаза, и я влюбилась раз и навсегда. Я взяла его под пузо, придерживая второй рукой под попу, а он счастливо тявкнул, задрал морду и облизал мне подбородок.
Он, как и подобает порядочному собачьему ребенку, имел отменный аппетит, любил всех вокруг и от избытка радости повизгивал и писал везде, куда мог достать.
Тогда я не смогла его вывезти, потому что еще какое-то время мне пришлось работать и жить в других английских городах, и возить с собой малыша Чака не было возможности. И потом мне не хватило бы моего переводческого гонорара на специальную, обязательную тогда по правилам перевозки животных клетку, на обследование щенка у ветврача, обязательные прививки и двухнедельное его содержание в карантине в Москве.
Чак остался жить у Максвеллов, и в каждом письме Джейн, или Роберт, или Кейси обязательно присылали его фотографию и отпечаток лапки. Отпечаток становился от письма к письму все больше и солиднее. Чак вырос настоящим другом и помощником и даже стал чемпионом среди собак-пастухов на больших традиционных соревнованиях. Максвеллы писали, что он, сообразительный и чуткий, понимал команды, поданные не только голосом, свистом, жестом, но еще и взглядом и даже мысленно.
На одной фотографии, которую мне прислали Максвеллы, полный достоинства, с медалями на ошейнике гордый красавец Чак во время награждения улыбался. Причем улыбался по-настоящему. Как могут улыбаться только самые добрые, любящие, благородные существа – собаки, лошади, дельфины... И мои родители.
* * *
Через полтора года в самое трудное для меня время вдруг поздно вечером к нам домой приехали с ближайшей заставы два офицера. Один из них, замечательный Грыгоровыч, на груди под бушлатом принес мне подарок – любовь. Любовь в чистом ее виде, бескорыстную, самоотверженную, жертвенную любовь. Нет-нет, Грыгоровыч со своими чувствами тут ни при чем. Это был двухнедельный щенок шотландской колли и немецкой овчарки.
Никаких сомнений по поводу выбора его имени не возникло. Я назвала его Чак Гордон Барнс.
Эту главку моей книги я бы хотела посвятить их памяти. Вашей – бодер-колли Чак Гордон Барнс из Нортумберленда, и Вам, друг мой, душа моя, любовь и скорбь моя, Чак Гордон Барнс, сын благородной колли Чейни и пограничной овчарки Барона.
(Хулио Сесар Сильвайн)
Мать Чака-второго – из высокородной семьи колли, где каждое поколение было отмечено медалями и розетками за красоту и смышленость, за музыкальность и профессионализм на различных международных выставках и конкурсах.
В XVIII или в XIX веке барышни из вельможных благопристойных семей вдруг сбегали из дому с блистательными офицерами, а потом через некоторое время возвращались к папеньке с маменькой, потеряв веру в мужчин, но приобретя опыт, горькие знания о несовершенстве мира за пределами усадьбы и младенца в голубом или розовом чепчике. Почти то же самое и произошло с матерью Чака Г. Барнса, колли по имени Чейни, юной девушкой с огненной гривой, белоснежным воротником и шелковистыми боками.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!