Порог - Олег Рой

Жан-Жак вздрогнул. С фотографией мальчика из России творилось нечто странное, а затем он увидел на ней те самые глаза, которые, мучая его, смотрели на него в кошмарах перед пробуждением.

— Что? — жестко спросил Бельфегор.

— Ни… ничего, — запнувшись, пробормотал Жан-Жак-Альбин.

— Не лги мне! — прервал демон. — Что ты увидел?

— Я не знаю! — отчаянно закричал он. — Сначала мне показалось, что там, на фото, какая-то обезьяна, но потом…

Он приблизил к лицу фотокарточку и со стоном отбросил ее через несколько секунд.

— Глаза… — прошептал Бизанкур, скривившись, словно у него что-то заболело. — Такие глаза я видел на проклятых русских иконах, такие глаза я видел в Бухенвальде, и эти глаза снятся мне по ночам!

Бельфегор сквозь зубы процедил несколько неизвестных Жан-Жаку слов, и тот по интонации понял, что это ругательства.

— Это на потом, — твердо сказал демон, словно убеждая сам себя. — На самом деле он выглядит совершенно иначе. Но спустя несколько секунд люди видят другую внешность!

Демон снова выругался.

— Мы почти прикончили его при рождении, — сухо сказала Белла. — Такая была прекрасная комбинация. Все пешки двигались по нужным траекториям. Но одна фигурка вдруг взбунтовалась и пошла совершенно в другом направлении. Непредсказуемо.

У Бизанкура почему-то засосало под ложечкой, тревога когтистой лапкой тронула его сердце.

— А что, если… — начал он.

— Стоп! — оборвал демон. — Все потом. Россия тоже потом. Сначала — Япония. Итак…

И они занялись изучением подробностей. Да, информации было много, но не сказать, чтобы она давалась с трудом. Просто нужно было запомнить, кто и где. Нюансы Бизанкуру предстояло изучать на ходу. Впрочем, когда он, было дело, внедрялся во всяких ублюдков, эти нюансы всегда распутывались сами собой. Так сказать, импровизация. Ну и сейчас то же самое. Почти.

— Что ж, целоваться не будем, как говорится, — заключила Белла, усмехнувшись. — Билеты на завтрашний самолет на столике. Не благодари…

И она покинула комнату прямо через стену, оставив Жан-Жака изрядно уставшим и донельзя нашпигованным полезными для его дела знаниями.

В опере это назвали бы каденцией…

Рим. Последний день осени. Наше время

Несмотря на ветреный день, трое мужчин расположились на веранде ресторана «Панорама», словно не чувствуя холода. Под ними расстилался дивной красоты древний город на семи холмах. Молчаливый официант сервировал легкий стол — красное вино, сыр, виноград, — зажег свечи и, сдержанно поклонившись, ретировался.

Но не желание отдохнуть и насладиться видами привело сюда эту троицу.

— Мессир Воланд, почтительно жду ваших указаний, — глухо произнес один из них, бледный, в черных очках.

— Скоро, Абадонна… Ты принес? — обратился к своему рыжему широкоплечему спутнику мужчина с чеканными чертами лица и разного цвета глазами — черным и зеленым. Голос его был низким, почти хриплым.

— Да, мессир, — с отвращением отозвался рыжий и пошарил за пазухой. — Преотвратительная же тварь…

На ладони его оказалась маленькая белая мышка — таких используют в лабораторных опытах.

— Не стоит так, вполне милое животное, — странно нежным для такого рычащего тембра тоном возразил Воланд, подставляя руку. — Люди бывают куда отвратительнее.

Любуясь мышкой, он отпил из бокала красного как кровь вина. Отломил кусочек сыра и наблюдал, как зверек поедает его, придерживая маленькими розовыми пальчиками и забавно топорща пушистые усы.

— Помнится, в четырнадцатом веке у нас были блохи и крысы, — заметил Воланд. — А красиво получилось, вы не находите? Я бы посмотрел еще раз, Азазелло.

— Извольте, мессир, — почтительно ответствовал демон пустыни.

И они, уставившись в пространство, увидели…

* * *

Генуэзская империя четырнадцатого века была огромна. Не счесть было ее владений по берегам Мраморного, Средиземного, Азовского и Черного морей. Торговые республики процветали, Атлантическое побережье и Себастополис кишели купеческими кораблями. Феодосийский залив не был исключением.

Наружные укрепления генуэзской цитадели в Каффе были более чем надежны, и башни неприступны. Каждая башня носила гордое имя того консула или папы римского, при котором она была построена. Башня Климента Шестого, названная в его честь и в данный момент почти законченная, ждала своего часа, и он пробил.

— АЛХА-А! АЛХА-А! АЛХА-А! — зычно раздалось над водной гладью, и воплю этому вторило гнусавое завывание рога.

Хан Золотой Орды Чанибек был неистов и непобедим, ум его — изощрен и жесток. Осада крепости в Каффе ничего не дала ему, кроме лютой ненависти и приступов бессильного гнева, когда в войсках его неисчислимо начали умирать воины, охваченные эпидемией чумы. И тогда Чанибек приказал обстрелять неприступную крепость из катапульт, в которые были заряжены… трупы.

Коварство замысла его было налицо — не имея возможности самолично запустить руки в вожделенную крепость в обозримом пространстве, Чанибек простер их во времени. Он знал, что зараза распространяется со скоростью ветра, и вскоре она настигнет непокорную Каффу. Так оно и случилось.

Один из поистине смертоносных «снарядов» приземлился во внутреннем дворе крепости. Источенное болезнью тело с печатью немыслимых страданий на почерневшем лице перекувыркнулось несколько раз в воздухе и пало под ноги защитникам цитадели, которые отхлынули от страшного дара осадчиков и бросились врассыпную, — они сразу поняли, что это такое и что это пострашнее пушечного ядра.

Поэтому никто не заметил, что тело, некоторое время полежав неподвижно, вдруг зашевелилось.

Страшная, покрытая язвами и струпьями, черная рука оперлась о землю, с трудом приподнимая изуродованного, в лохмотьях, мертвеца. Конечности его при ударе о землю оказались сломанными, кожа и мышцы лопнули, выпуская наружу кровь, гной и внутренности, и отвратительная фигура воздвиглась над землей, как уродливая карикатура на человека.

Но на этом не кончились ее изменения — внезапно возникшая из ясного неба молния ударила в труп, и тот распался, рождая из самого чрева своего другую фигуру, в сверкающих латах, устрашающе огромную, с алой кожей и громадными черными крыльями, между перьями которых искрили маленькие молнии.

— И дрогнут враги, и побегут народы от ярости моей! — проревел он, топнув ногой. — Это говорю я, Сатана, демон гнева!

И тотчас место, куда ударила нога его, разверзлось, и повалило оттуда несметное сонмище крыс. Шкурки их лоснились под солнечными лучами, и нескончаем был поток грызунов, устремившихся прочь из крепости. Воздух наполнился отвратительным писком. Шустро перебирали маленькие лапки, и не было той щели, куда не могло бы просочиться юркое тельце, начиненное смертоносной заразой.