Голова королевы - Эдвард Марстон

— Ты думаешь? — заикаясь, пробормотал Худ.

— Без тени сомнения, это твоя лучшая работа. Действие развивается динамично, стихи прекрасны, а любовные сцены божественны. Если Николас придумает, как вытаскивать на сцену и убирать с нее корабли, о пьесе будет говорить весь Лондон.

Они принялись обсуждать самые удачные места, и целый час пролетел незаметно. Фаэторн предложил внести кое-какие изменения. Худ с радостью согласился. Долгие дни и еще более долгие ночи он корпел над «Победоносной Глорианой», но похвала Лоуренса искупила все страдания.

— Еще кое-что…

Эдмунд Худ напрягся, услышав знакомую фразу. Неужели все-таки придется переписывать? Но его страхи оказались беспочвенны.

— Кто исполнит роль Глорианы?

— Я думал, Мартин Ио.

— И я так думал, пока не прочел. Да, Мартин — самый опытный из учеников, но у него такие резкие черты лица, что он скорее подошел бы на роль более зрелой женщины…

— Но Глориане за пятьдесят, — напомнил Худ.

— В твоей пьесе — да. Но не тогда, когда она восседает на английском троне! — Лоуренс хихикнул. — Все женщины одинаковы, Эдмунд. Они стараются победить время. В глубине души Елизавета все та же девчонка, какой была, когда ее короновали.

— К чему ты клонишь, Лоуренс?

— Думаю, стоит поменять ее возраст. Пусть скинет лет двадцать-тридцать. Королева-девственница, излучающая молодость. Этот прием обогатит образ, а любовные сцены с моим участием сделает более убедительными.

— Хм, не лишено смысла. Возможно, такое изменение пойдет на пользу пьесе. В таком случае нужно отдать роль Джону Таллису. У него такой внушительный вид…

— К несчастью, у его челюсти тоже, — проворчал Фаэторн. — Да, Джон талантлив, но его талант блистает всеми гранями, когда он исполняет роли ведьм или фрейлин. Нельзя, чтобы у королевы было такое вытянутое лицо с выступающей челюстью.

— Остается Стефан Джадд. Ну, Стефан так Стефан.

— Ты кое-кого забыл, Эдмунд.

— Кого же? — Он с удивлением распрямился. — Ах! Дик Ханидью?

— А почему бы и нет?

— Но мальчик у нас совсем недавно, ему еще многому нужно научиться. Он так юн.

— Именно поэтому я и остановил на нем свой выбор. В нем чувствуется хрупкая невинность — то, что надо. Зрители увидят не сварливую королеву, бросающую вызов недругам, а трогательную, ранимую молодую женщину.

— Ты действительно думаешь, что он потянет?

— Да. Это, может, и главная роль, но слов немного. Глориана в основном выступает как некий символ, а основные диалоги произносят седовласые капитаны типа меня.

Эдмунд Худ задумчиво постукивал пальцами по столу.

— Остальным мальчикам это не понравится.

— А мне плевать, — отрезал Фаэторн. — Я поставлю их на место. Они втихаря травили Дика, как только он появился. Если Дик уведет у них из-под носа главную роль, это будет справедливое наказание. — Лоуренс отодвинул стул и потянулся. — Что скажешь, Эдмунд?

— Ну… ты меня не убедил до конца.

— Уверен, парень нас не подведет. Так согласен?

— Согласен.

— За Дика Ханидью в роли Глорианы!

И они подняли бокалы.

Когда далеко за полночь Николас вернулся домой, Анна Хендрик встретила его теплой улыбкой. Радость, что Николас снова дома, смешивалась с облегчением, что он жив и здоров. Николас прошелся еще раз по всем борделям Бэнксайда, и Анна беспокоилась, как бы с ним чего не случилось в районе, куда стекался всевозможный сброд.

— Ну, как успехи? — спросила она.

— Да не особо, — он покачал головой. — Один парень в «Антилопе» вспомнил высокого человека с рыжей бородой, но не уверен, что это тот же, что на изображении. Хозяйке «Пса и дуплета» показалось, что она узнала мужчину на портрете, но она настаивает, что у того черная борода.

— А в «Шляпу кардинала» ты заглядывал?

— Да, — Николас оживился, — и есть новости. Эллис скоро выпишут из больницы. Девушка быстро идет на поправку. Искренне надеюсь, что она расскажет мне подробности про Рыжебородого.

— А что Сэмюель Рафф?

— Продолжает поиски, как и я. Мы этого негодяя из-под земли достанем.

Лицо Анны на секунду омрачилось, она подошла к Николасу и обняла его. Ее желание увидеть убийцу представшим перед судом сдерживалось естественным беспокойством.

— Если ты найдешь его, Ник…

— Никаких «если», мы его непременно найдем.

— Ты будешь осторожен? — взмолилась она.

— Не бойся, Анна. Я не хожу без оружия. Рыжебородый не застанет меня врасплох.

Он заключил Анну в объятия и поцеловал, успокаивая.

Сьюзен Фаулер уже покинула комнату Николаса, но он не торопился туда возвращаться. Они с Анной поднялись в ее спальню в передней части дома. Это была большая комната с низким потолком, обставленная массивной мебелью, украшенная драпировками. На стенах были развешаны голландские пейзажи, напоминавшие о родине покойного Хендрика. Как и во всем доме, здесь царила безупречная чистота.

Кровать была мягкой и удобной, и они неспешно предавались любовным утехам под мягкими перинами, а потом лежали в темноте, держась за руки Николас Брейсвелл и Анна нечасто делили ложе. Ни один из них не был готов к постоянным отношениям. Николас был слишком независим, а Анна — все еще замужем за воспоминаниями о Якобе Хендрике. Обоих устраивала близость время от времени, и эти моменты доставляли им наслаждение, не входившее в привычку. Так они сохраняли магию чувств.

— Ник?

— М-м?

— Ты спишь?

— Угу.

Они рассмеялись, Анна игриво ткнула его под ребра.

— Я все думаю про Уилла Фаулера.

— Я тоже.

— Может, он пошел в театр не случайно? Театр — это своего рода убежище, актеров все видят, но в чужом обличье, понимаешь, о чем я? Уилл Фаулер спрятался в театре. Так же, как ты.

— А я прячусь? — с удивлением спросил Николас.

— А разве нет?

Анна знала, что он промолчит. Она много раз задавала Николасу вопросы о прошлом, но он отвечал без подробностей. Родился и вырос на западе страны в семье зажиточного торговца. Отец дал ему хорошее образование, а потом взял к себе на работу. Это позволяло Николасу много путешествовать, и он часто ездил в Европу. Потом он внезапно порвал с семьей, нанялся на службу к Дрейку и отправился в кругосветное плавание. Экспедиция полностью поменяла отношение Николаса к жизни, он на многое стал смотреть философски. Вернувшись в Англию, он распрощался с мореплаванием, перебрался в Лондон и стал работать в театре.