Идеальное несовершенство - Яцек Дукай

Она задумалась над этим, собирая древесину для костра. Первому лагерю выпало быть подле скального источника, окруженного молодыми деревцами. Рощица разрасталась на юг от распадка на обрывистом склоне базальтового холма, одинокого в саване; из распадка вытекал ручеек.

Порой Анжелика обнаруживала в этой роще стаю обезьян – но теперь ей пришлось всего лишь убить старую мамбу, что свернулась клубком во влажном мраке под скалой. Замойский смотрел на это большими глазами.

Она поставила пистолет на предохранитель, спрятала его под куртку.

– Ну что, – фыркнула, – змея.

И ушла собирать топливо.

Царила уже почти стопроцентная темень, на небе стоял лишь Юпитер, древесину приходилось собирать на ощупь; а где одна мамба – там могла оказаться и вторая. Счастливая судьба, подумала она. Как всегда.

– Она могла тебя укусить, – сказал Замойский, когда она вернулась.

– Могла.

– Ах, верно, вы ведь восстаете из мертвых.

– Ну-у, – засмеялась, разводя огонь, – это не меня воскрешали, я в этом теле и родилась.

Он поднял руку на высоту глаз, сжал пальцы в кулак, разжал, сжал, разжал, в свете пляшущих по дереву маленьких жирных язычков пламени его кожа казалась темно-желтой, почти бронзовой. Перевел взгляд на Анжелику, что копалась во вьюках – белки глаз девушки были единственными светлыми фрагментами на совершенно черном сейчас лице.

– Я не помню другого тела.

– Если бы она меня укусила, я бы – в новой пустышке – тоже этого не помнила.

– Но помнила бы —

– Себя до записи, да.

– Когда это было? Последняя запись?

Она пожала плечами.

– Несколько месяцев назад.

– А я не помню никаких записей – не было подобной технологии – это тело —

– Расскажу тебе, как его сделали, – она повесила над огнем котелок, вынула мясо и нож, начала резать. – Достали останки. Считали ДНК и френы. Запустили френы в AR Плато. Любой френ обладает каким-то представлением о самом себе, тем-то сознание и отличается от бессознательных программ. Если представление не совпадало с фенотипом, выведенным из ДНК, строили тело на новой ДНК, более подходящей к представлению. Понятно, что другого тела ты не помнишь: это все, что ты запомнил о своем теле.

– Люди обладают ложными воспоминаниями о самих себе, – он вынул из огня палочку, принялся рисовать на земле асимметричные фигуры. – Когда смотришь в зеркало, видишь много странных вещей. В действительности я мог бы быть, например, женщиной-трансвеститом.

– Ха-ха-ха.

– Помню, как я впервые увидел себя в фильме, школьный приятель выслал мне файл со своего телефона, увидел себя в движении, сзади, в профиль, как повернулся, смотря на собственное движение… Взглянуть на себя снаружи – шок. Он – я – он – я – он. У актеров должны быть как-то совсем по-другому устроены мозги.

– А помнишь, как ты тогда выглядел?

– В детстве? Такой неловкий карлик с выпирающими зубами, глупая улыбка, вытаращенные глаза.

– А я была очень худой. Кожа да кости. Считала себе ребра.

– Постоянно жила в Пурмагезе? У тебя там приятели, подруги.

– Ничего им не рассказала, если ты об этом.

– Нет, я —

– Марта, Эри, Жюстина, Панчуш, Жильберта, Жоа, Аламрева…

– Мачек, Кшисек, Эвка Белая, Эвка Черная, боже мой, вы же похожи, как две капли воды! Я только сейчас, когда вспомнил —

– Эвка?

Смущенный, он рассмеялся. Левой рукой потер затылок, правой смахнул рисунки в пыли. Кинул палочку в огонь.

Анжелика встала, бросила мясо в кипящую воду.

– Я не хотела бы тебя пугать, но такие вещи случаются.

– Какие вещи?

Она не смотрела на него.

– Во время синтеза, соединения двух френов. Скажем, меня посчитают умершей. Проходит записанное в завещании время контакта, запускается процедура воскрешения. Будят пустышку, впечатывают ей в мозг последнюю запись моего френа. А потом я найдусь живой-здоровой. Но в Цивилизации не может быть двух Анжелик Макферсон, уникальность биологической манифестации является базовой дефиницией стахса. Тогда происходит синтез. В твоем случае, структура френа была нарушена в результате механических повреждений его носителя —

– Мои мозги разорвало.

– Да. Именно поэтому. Но последствия очень схожи. Когда реконструируется френ, память и личность заполняют лакуны, находят новое равновесие… Отец Теофил страдал от подобного. Его любимица, малышка Жанна – он клялся, что именно так выглядела сестра Теофила, когда они были детьми. Из-за этого люди после синтеза проводят часы, просматривая семейные хроники и публичные сканы с Плато.

– А почему же мне не дали просмотреть хроники времен отбытия «Вольщана»? Не сохранились?

– Джудас говорил —

– Ну, что?

– Что тебя на них нет.

Он продолжал массировать затылок. Анжелика помешивала в котелке, повернувшись боком.

– Меня нет, – пробормотал он.

– Нет твоего тела, нет никакого Адама Замойского в реестрах.

Он лег навзничь, заложив руки под голову. В дыре меж кронами деревьев зияла черная пустота беззвездного неба Сол-Порта.

– Ну ладно, – подала голос Анжелика. – Та Эвка – ты не сказал, с кем меня просинтезировал.

Он засмеялся, сначала принужденно, потом, оценив намерения девушки, почти искренне.

– Такая милая кузиночка. Поцелуйчики под изгородью. Кусала меня за ухо.

– Я не кусаю.

– Умерла от лейкемии во время учебы.

– Я не умру.

Он усмехнулся в пустое небо.

– Даже если умрет та или иная пустышка, – продолжила она, управляясь у костра. – Это всегда будет только разбитое зеркало. Я задумывалась над этим: если бы существовали зеркала, в которых можно увидать нагой френ…

Домашнее ощущение этой суеты навевало сонливость. Замойский слышал слова Анжелики, но перестал воспринимать их смысл, те проплывали мимо, еще одна мелодия африканской ночи, потрескивал огонь, пятна света и тени, дрожа, смешивались на наклонной стене зарослей, какая-то зверушка вздыхала за деревьями… он уснул.

Анжелика смотрела на него сквозь взлетающие в дыме искры. Замойский чуть похрапывал. Она перестала говорить (поймала себя на том, что снова что-то ему объясняет). Сняла котелок с огня. В каком-то смысле ты мой ребенок, господин Замойский. Вылепляю тебя. Ей вспомнился другой разговор, возле другого костра. Таким способом мы формируем его, пожалуй, даже сильнее, чем просто вылепляя ДНК. Отец знал, что нынче ты будешь наиболее податлив, должен был это понимать. Почему не сказал мне об этом прямо? Отказала бы я? Не могла я отказать. Она присела на трухлявый ствол, попробовала горячее варево. Мужчина похрапывал все громче. Картинка меж языками пламени прыгала, абрисы тела Замойского расплывались. Она закусила губу. Сладенький этот пустышка. СИ подвела, но – два месяца лицом к лицу, ни одного другого человека, ни одного другого голоса – я врасту в твою кровоточащую память как сорняк, как опухоль, не избавишься от меня до конца жизни.