Батальон прорыва - Сергей Нуртазин

Мужчина кинул на Скоморохова внимательный взгляд, еще более утишив голос, произнес:

– Ты умирать не торопись. С немцами разговор еще не закончен. У меня тоже петлицы под шинелью имеются. Я майор Красной армии Артемий Константинович Двужильный. А тебя как величать?

– Андрей Скоморохов.

– Слушай, Андрей Скоморохов, вижу, ты парень надежный, а у нас тут дело намечается. Мы с бойцами пробивались из окружения, но случайно наткнулись на немцев. Тут их танки появились, а у нас оружия почти не было, поэтому немцы решили, что мы сами сдаваться пришли. Отконвоировали нас к дороге, в колонну втиснули. Обыскивать особо не стали, поэтому у нас при себе кое-что осталось. У меня пистолет, у бойцов имеются ножи и граната, так что при первой возможности будем пытаться вырваться из плена. Ты с нами?

– Так точно, товарищ майор, – полушепотом ответил Скоморохов.

* * *

Военнопленных вели без остановок, ослабших расстреливали на месте, редко кому удавалось уговорить конвойных покинуть колонну, чтобы справить нужду. Кроме немцев несчастных людей терзали голод и жажда, но вот колонна подошла к хутору, у дороги местные жители, в основном бабы, старики, дети. Оставляют на обочине завернутое в тряпицы и листья лопуха мясо, сало, караваи хлеба, кадушки и ведра с водой, отходят в сторону. Некоторые пытаются найти среди этой нескончаемой массы бойцов своих родных: мужа, брата, сына. Спрашивают, выкрикивают имена и фамилии. Стоят, смотрят, утирают с лица горькую слезу. Один из бойцов кидается к пище, другой к кадке с водой. Побоями их загоняют в колонну. Соблазнительный вид съестного и воды заставляет красноармейцев рисковать. Вот кто-то успел схватить и спрятать шмат сала, другой поймал на лету брошенный местным жителем круглый хлеб. Еще один боец решил полакомиться мясом. Выстрел из винтовки прервал его трапезу. Он так и остался лежать в дорожной пыли с куском мяса во рту. Скоморохов отвел взгляд от жуткого зрелища, но вскоре снова стал смотреть на обочину, ведь впереди стояла кадушка с водой, а ему так хотелось пить. Он подвинулся к краю в надежде, что удастся зачерпнуть пригоршню живительной влаги и смочить пересохшее горло. Надеялся, что, может, тогда отступит слабость, и боль в голове утихнет. Надежды рухнули при появлении жандарма. Худой высокий немец толкнул ногой кадушку. Вода вылилась на дорогу. Жандарм пошел дальше. Впереди, на обочине, стояла крынка с молоком и мешок. Жандарм закинул за спину винтовку, заглянул в мешок, достал яблоко. Не осталась без внимания и крынка молока. Ударом ноги он опрокинул мешок. По земле покатились яблоки и вареные картофелины. Немец откусил яблоко, запил молоком. Белые струи потекли по его подбородку на грудь. Двужильный брезгливо усмехнулся:

– Глотай, глотай, может, тебя с яблок и молока пронесет, паразита.

Тихий смешок прошел среди военнопленных. Двужильный решил поддержать ввергнутых в уныние красноармейцев, да и не хотелось ему, чтобы местные жители запомнили их затюканным, бессловесным стадом. Он кашлянул, громко сказал:

– Что, братцы, головы опустили? Может, споем?

Ему не ответили. Тогда он запел зычным красивым голосом:

Скоморохов почувствовал, что на душе стало легче, и уже меньше болела голова, и не так сильно хотелось пить. Но сила песни подействовала не только на Скоморохова, и на немцев тоже. Видимо, в пении пленных они почувствовали некую угрозу. Крики конвоиров и выстрелы в воздух заставили красноармейцев замолчать. Во время выстрелов Скоморохов услышал позади сиплый, испуганный крик Проскурина:

– Прекратите петь! Они нас всех расстреляют!

«Гнида!» – мелькнуло в голове Андрея.

Дальше шли без песен. Топот ног, редкие разговоры и столь же редкий щебет малых птах сопровождали колонну. День неотвратимо близился к закату. Пленные уныло брели мимо мест недавних боев, многочисленных трупов красноармейцев, от которых шел тошнотворный запах разложения и которые некому было предать земле. Шли мимо сожженных танков, разбитых автомобилей, брошенных орудий. Мимо техники, которая не так давно являлась мощью и гордостью Красной армии. Три пушки стояли неподалеку от дороги, рядом с покореженным взрывом танком. Двужильный тихо обратился к соседу:

– Трофимов. Это же наши орудия. Здесь неподалеку мой командный пункт был.

– Так точно, – отозвался сосед.

Майор задумался.

– Если мне не изменяет память, в двух километрах отсюда дорога делает резкий поворот налево, на Умань. Если нас приведут в город, то возможность побега уменьшится, к тому же нас могут разделить. Поэтому предлагаю, когда дойдем до поворота, напасть на конвоиров и уходить направо, тогда немцы смогут стрелять нам только в спину, а не с трех сторон. Причем часть из них еще не дойдет до места побега, а другой части придется возвращаться, но при этом им надо следить за другими военнопленными. По обе стороны дороги поля подсолнуха. Мы будем уходить, как я уже сказал, вправо. Насколько я помню по карте, за полем роща, за ней речка, за речкой лес. Они скроют нас до ночи, а ночью немцы вряд ли будут нас искать. Так что передайте бойцам, чтобы ждали команды.

Напряжение не отпускало Скоморохова до самого поворота. Удастся ли убежать? Удастся ли избежать поимки и немецкой пули? Да и как бежать, ноги от усталости одеревенели. При подходе к повороту смирился. Будет что будет. Лучше уж смерть, чем унижения. Скоморохов посмотрел на худого жандарма. Немец схватился за живот, побежал в заросли подсолнуха. «Не иначе, молочко с яблоком на немца подействовали», – подумал Андрей.

Двужильный толкнул его локтем.

– Самое время. Приготовиться.

Скоморохов только сейчас заметил пистолет в руках майора. Его зычный крик «Пора! Братцы, бей немца!» всколыхнул колонну. Первыми на конвоиров набросились красноармейцы в будёновках. Один из них накинул на голову немца шинель, другой ударил ножом, третий выхватил у него винтовку, выстрелил в жандарма, но промахнулся. Жандарм выстрелил в ответ. Боец повалился на землю, буденовка упала с его головы. Скоморохов кинулся к убитому, выхватил оружие из его рук, приготовился стрелять с колена, но на жандарма уже накинулись красноармейцы. Взгляд выхватил в суматохе перекошенное страхом знакомое лицо, это было лицо комбата Проскурина. Старший лейтенант упал на колени, поднял руки вверх. Рядом с ним, уткнув голову в дорожную пыль, лежал сухопарый боец. Андрей хотел нажать на спусковой крючок, но окрик Двужильного заставил его поторопиться.

– Уходим! Быстрее!