Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

Хватит! Старый лицемер! Ты же прекрасно знаешь, чего хочешь и что в данный момент у тебя на уме. Ну, возьми за горло собственную трусость, лицемерно прикидывающуюся куртуазностью (ха!), и выйди на охотничью тропу! Раздуй ноздри, вдыхая острые ночные запахи авантюры и воли! И Сонечка, и Лия были охотниками, а ты был добычей. Перемени роль. Встань и иди!

Я решительно поднялся с постели, пересек спальню и вышел в коридор. Обнаружил, что стою босиком, забыл тапочки. Замер в раздумии. Пол в коридоре был холодный. Герой-любовник в тапочках! «Тапочки способны убить всякое воображение», – подумал я. А также зарождающееся чувство. Ну их! Я решительно двинулся дальше. Под дверью восточной спальни снова замер.

– Бежим! – пискнул (или пискнуло?) alter ego. – Пока не поздно!

Я решительно постучал в дверь, вошел, не дождавшись ответа, и стал на пороге, не представляя себе, что делать дальше. Шлепать босиком к ее постели, рывком стаскивать одеяло, рыча набрасываться… Что? Я не знал. В кино эпизод на этом обычно заканчивается, и зрителю предоставляется возможность довершить картинку в силу своего воображения.

Я как идиот стоял у порога. Анна положила конец нелепому стоянию, сказав негромко: «Иди сюда». И я, радостно вильнув хвостом, пошел. По дороге пнул ногой alter ego, не к месту подсунувшего аляповатую картинку из старой книжки сказок: шестирукая железная Кали с порочно-зловещим лицом сжимает в объятиях какого-то несчастного и одной из рук собирается воткнуть нож ему в спину.

Что пользы, глупый чижик,

Что пользы нам грустить?

Она теперь в Париже,

В Берлине, может быть…

Н. Гумилев, Почтовый чиновник

– Ты, Федор, пролетел с мусором, – с удовольствием сказал Коля Астахов Федору Алексееву. В пузырьке из мусорного ящика были духи, причем довольно вонючие, и никаких следов яда. И пальчики неизвестного лица. Таких пузырьков на любой помойке навалом, бери не хочу! До сих пор не понимаю, как я повелся!

Федор пожал плечами и промолчал. Он был занят – изучал уже в который раз свадебные фотографии. Одну из них молча положил перед Колей.

– Опять идея? Имей в виду… – Коля стал рассматривать фотографию.

– Ты думаешь? – спросил он, насмотревшись.

– Не знаю. Давай спросим у него самого.

– Не получится. Сейчас у нас Дубенецкий, – отвечал Коля, и невольное уважение слышалось в его голосе. Уважение относилось не к Дубенецкому, а к Федору. Коля чувствовал досаду – фотографию он прозевал и в итоге получил щелчок по носу.

* * *

Сегодня со мной беседовали известный мне старлей Астахов и новый человек, который представился капитаном Алексеевым. Этот капитан Алексеев мне, пожалуй, понравился – лицо интеллигентное, голос спокойный, речь правильная. В отличие от старшего лейтенанта Астахова, он меня ни в чем не подозревал, а если все-таки подозревал, то делал это, не в пример старлею, тактично и ненавязчиво. И в мою личную жизнь он тоже не лез. Он попросил меня рассказать о венчании. Обо всем, что я запомнил, не упуская ни единой, даже самой малозначимой детали. О том, что, возможно, бросилось мне в глаза – резкий жест, движение, выражение лица, внезапная эмоция: удивление, страх, испуг, словом – все. С самого начала.

– Мне кажется, вы пишете дневник, – сказал капитан.

– Пишу, – ответил я честно.

– Вот и прекрасно, – обрадовался он. – Представьте себе, что вы делаете запись в дневнике. И подробнее, пожалуйста. Просейте все детали через сито. Давайте начнем с фотографий.

Я покосился на старлея, который делал вид, будто мы незнакомы, взял пачку фотографий и начал:

– Это Лара Бекк, моя бывшая студентка. Хорошая девочка, серьезная. Я с ней виделся около месяца назад, она сказала, что Лия ей что-то обещала, и спросила, не могу ли я помочь ее мужу. Лия мне ничего об этом не говорила. Я сказал: увы, не могу. По причине ухода из фонда. Они с Лией были в ссоре… что-то там не поделили… и меня удивило, что она свидетельница. Женщины, кто их поймет…

Я позволил себе улыбнуться. Капитан Алексеев улыбнулся в ответ. Старлей хмыкнул и взглянул на меня, как волк из сказки про семерых козлят. Козленок в данный момент был лишь один… Я поежился и приказал себе: «Фильтруй базар! (Любимое выражение Стаса, кстати.) Не болтай лишнего! Это же классика – добрый следователь, злой следователь, не ведись на их хитрости. Хотя, с другой стороны, – а что мне скрывать?»

– Это дикий человек Эдик Исоханов, – продолжал я. – Молчаливый красавчик с бесшумной походкой зверя, специалист по восточным единоборствам. Перешибает ребром ладони нетолстую доску. Говорят, кирпич тоже. Не знаю, не видел. Близкий друг Удовиченко. Они вместе уже лет десять…

Я задумался. Между нами, я всегда считал, что Эдик способен на все. А его «игра» в восточного человека всегда казалась мне притворством – он вырос здесь, без отца… Неприятный тип. Но в роли убийцы Лии я его не видел.

Капитан кашлянул, и я опомнился. Да, так о чем мы…

– Это Нонна, сестра Лии, любящая животных больше, чем людей…

Я вспомнил, как она однажды сказала мне, что никогда не смогла бы убить собаку, даже самую вредную, а человека – запросто. Запнулся, прикусил язык и посмотрел на своих мучителей. Кажется, они ничего не заметили. Мне Нонна, пожалуй, нравилась. Сильная, независимая личность. Что-то вроде молчаливого взаимопонимания существовало между нами. Она сочувствовала мне, я – ей. Негласно. Да и виделись мы редко…

– Сильная личность, умница, открыла приют для бездомных собак. Кажется, одна, но утверждать не могу. Мы с ней… не то чтобы дружили, но уважали друг друга. Как она относилась к Лии? – Я подумал и сказал осторожно: – Нормально, я думаю… Мы и встречались-то нечасто…

Я заткнулся и пожал плечами, стараясь, чтобы мой жест выглядел непринужденно. Даже улыбнулся – дескать, сами понимаете, все мы люди занятые, Фонд требовал полной отдачи, не до встреч с друзьями и родственниками.

Не рассказывать же им, что Лия издевалась над Нонной, а та ее презирала. При сложившихся обстоятельствах это выглядело бы… странно.

– Это мои коллеги! – Я с облегчением перешел к следующей фотографии. – Рита Марковна Атаманенко, правда, записная сплетница, но не злостная. А Инна Васильевна Зарецкая страшно циничная, но в чувстве юмора ей не откажешь…

Я хихикнул, вспомнив шуточку Инны Васильевны про настоящего джентльмена, который, даже споткнувшись о кошку и упав, все равно назовет ее кошкой. Подозреваю, это про меня. И тут вдруг я понял, что это были лучшие годы моей жизни. Я соскучился по кафедре и по вечно молодому бесшабашному и нахальному духу студенчества. Соскучился по профессору Барану с его неисчерпаемыми археологическими байками. Говорят, сильно сдал старик в последнее время. И еще я почувствовал, что хочу вернуться. Впервые после бегства. Представил, как читаю лекцию, расхаживая на подиуме в своей любимой аудитории-амфитеатре и размахивая незажженной трубкой, как подшучиваю над студентами, веду семинары, комментирую самостоятельные работы. Заряжаюсь их энергетикой…