О команде Сталина - годы опасной жизни в советской политике - Шейла Фицпатрик

Может показаться странной идея репрессировать инженеров и одновременно начинать индустриализацию. Также можно утверждать, что нападение на другого классового врага — кулачество, было неадекватным ответом на реальную угрозу в виде падения поставок зерна. Трудно понять, как аресты инженеров могут увеличить промышленное производство. Но антиинтеллектуализм всегда пользовался популярностью в России, и враждебность к «буржуазным» инженерам была широко распространена среди фабричных рабочих, которые считали их представителями управленцев старого образца. Эти взгляды были распространены в большевистской партии, в рядовой состав которой входили многие рабочие, особенно классово сознательные. Когда в апреле 1928 года в ЦК обсуждали последствия «шахтинского дела», все были полны энтузиазма и настроены против «буржуазных» специалистов; для участия в обсуждении записалось шестьдесят ораторов. Сталин объяснил политический расклад: это было как во время Гражданской войны, когда существовали целые группы «военных специалистов, генералов и офицеров, сынков буржуазии и помещиков», которые всегда были готовы помочь вооруженным интервентам свергнуть советскую власть. Тогда капиталисты начали военную и политическую интервенцию, а теперь экономическую. «Они [западные капиталисты] хотят, чтобы мы отказались от нашей революционной политики, и тогда они станут нашими „друзьями"… Как вы думаете, товарищи, может быть, пойти на эту уступку?» — Общий возглас: «Нет!»[111]

Участники сталинской команды, однако, реагировали по-разному. Помимо провозглашения необходимости бдительности в отношении буржуазии конкретные политические выводы были довольно сложными. Не формулировалось открыто, но безошибочно угадывалось в подтексте предположение, что если в промышленности что-то пойдет не так, а такое было неизбежно, учитывая амбициозные цели пятилетнего плана, то правильным ответом будет арестовывать людей независимо от их виновности и обвинять их во вредительстве. Поскольку промышленные управленцы (некоторые из них предстали перед судом вместе с инженерами) не смогли обнаружить заговор и, как правило, обвинялись в том, что позволили буржуазным специалистам водить себя за нос, им пришлось защищаться, особенно управленцам с Украины, где находился город Шахты. Куйбышев, глава отраслевого министерства, был обеспокоен тем, что на инженеров, которые были столь необходимы для индустриализации, ложилась тень подозрений. У Кагановича не было проблем с арестом инженеров или усилением деятельности ОГПУ, но, будучи партийным руководителем на Украине, он был обеспокоен слабостью украинских партийных функционеров. Андреев охотно поддержал необходимость большей бдительности в отношении врагов, а будущий член команды Андрей Жданов, пока находившийся в Нижнем Новгороде, но уже подлизывающийся к Сталину в надежде на повышение, занял такую позицию в отношении необходимости бдительности, чтобы быть «святее римского папы», так что один из украинских делегатов угрюмо спросил: «Можно ли считать вредительством, когда дежурные спят?» Рыков хотя и был официальным докладчиком по «шахтинскому делу», явно высказывал сомнения по поводу раздувания его значимости. Один из членов команды, Томский, профсоюзный деятель, сделал откровенно скептическое замечание, сказав, что причиной, скорее всего, было плохое управление и растрата денег, а не преднамеренный саботаж и заговор[112].

Команде было трудно сформулировать ответ еще и потому, что в это время шла напряженная бюрократическая борьба между промышленными наркоматами и Наркоматом просвещения за контроль над высшим техническим образованием. Этот, казалось бы, банальный вопрос имел много тонкостей, поскольку Наркомат просвещения возглавляли партийные интеллектуалы, которых подозревали в наличии буржуазно-либеральных тенденций. Хотя на пленуме ЦК в апреле 1928 года Сталин выступил на стороне Наркомата промышленности, долгая и напряженная дискуссия по этому вопросу продолжалась: в этой дискуссии Молотов, Каганович и, конечно, Куйбышев (в качестве наркома промышленности[113]) поддержали Сталина, а Орджоникидзе и Андреев выступили против; у Томского и Рыкова не было однозначного мнения. Надежда Крупская, заместитель наркома просвещения РСФСР, жестко критиковала позицию Сталина/Молотова, ссылаясь при этом на авторитет Ленина[114]. Для решения этого вопроса потребовалось дальнейшее обсуждение на следующем заседании ЦК в июле. На этом заседании докладывал Молотов, который решительно поддержал передачу технических учебных заведений от Наркомата просвещения Наркомату промышленности. Никто из членов команды ему открыто не возражал и при окончательном голосовании только семь человек было против. При этом наркоматы просвещения России и Украины так отчаянно сопротивлялись передаче, что окончательное решение вопроса было поручено Политбюро, которое, как и ожидалось, проголосовало за передачу. Это был последний случай, когда участники команды публично демонстрировали разногласия по политическому вопросу. В будущем им случалось спорить друг с другом и со Сталиным, но это происходило только на Политбюро[115].

В годы первой пятилетки члены команды работали со сверхчеловеческой энергией. Они колесили по всей стране, боролись, посылали в Москву ежедневные отчеты о коллективизации и индустриализации. Такой бурной деятельности не было со времен Гражданской войны, и участники этих событий, конечно, навсегда запомнили эти славные дни. Молотов, Каганович и Микоян несколько раз в год пересекали страну из конца в конец, особое внимание уделяя зерновым районам, они давили на местные власти, чтобы те давили на крестьян. Весной они контролировали, как идет посевная, осенью — сбор и доставку урожая зерна. Только в 1928 году Молотов побывал на Украине, в Центральночерноземном районе России и на Волге; Каганович отправился в Центрально-Черноземный район и на Нижнюю Волгу; Микоян был на Северном Кавказе, Украине и в Центрально-Черноземном районе. Орджоникидзе также часто бывал в дороге. Калинин, признанный партийный эксперт по крестьянству, выезжал реже, видимо, потому, что считался мягкотелым по отношению к крестьянам: эта работа была для действительно жестких членов команды. Так повторялось несколько лет подряд[116]. Конечно, как отметил Молотов, они мало что знали о селе, но дело было не в этом: их задача была заставить местные власти получить от крестьян максимальные поставки, привести их в революционное и «бдительное» настроение, поддержать их жесткими мерами, включая массовые аресты и высылки. Позднее Молотов утверждал, вопреки большинству современных описаний, что усилия партии вызвали большой положительный отклик: «Деревня сразу поднялась к коллективизации. Начался бурный процесс, какого мы и не предполагали. Получилось гораздо лучше, удачнее»[117].