Томка, дочь детектива - Роман Грачёв

– Тебе счастья на пять минут, – сказал я, – а Томка потом будет маму звать. Не надо, мы привыкли жить без тебя…

Она обреченно кивнула, села на диван.

– Не знаю, что сказать, – произнес я, остановившись напротив. – Как будто из семейного альбома украли несколько дорогих фотографий… Ты любила его?

Марина усмехнулась.

– Как у вас все просто…

– Зато у вас все сложнее некуда. Любила?

– Нет. – Она повернулась ко мне. – Мой ответ – нет. Я полюбила тебя… Я не знала, что делать, просто металась, как загнанная. Он выбросил меня из джипа за несколько секунд до того, как его взяли. Я видела из-за угла. Дура, зачем вообще позволила ему…

– Думаешь, могла спасти? В его биографии и без «лексуса» хватало подвигов. Ты знала, как он жил?

Марина покачала головой.

– Четыре угнанных иномарки представительского класса по полтора миллиона каждая; участие в разбое, правда, недоказанное; перепродажа угнанного транспорта, торговля наркотиками…

– Для полноты картины не хватало только убийства. Но вы восполнили пробел, верно?

Я вздрогнул.

– Я сделал все, что мог. Это дело стоило мне карьеры.

– Знаю… и не виню тебя. Я нашла тогда Игоря Чебышева, хотела узнать у него, что будет с Колей. Он говорил, что попытается вытащить брата, но когда услыхал, что Чебурашку закрыли за двойное зверское убийство, опустил руки и сказал, что шансов нет даже с большими деньгами. Я была в курсе всего, Игорь рассказывал. Я знала фамилии оперов, которые брали Колю. Я была в том баре, где ты обмывал свой рапорт, разговаривала с тобой, слушала тебя весь вечер… Знаю, что ты чист. Потом ушла, но обнаружила тебя на скамейке. Ты нажрался, дорогой… – Она неожиданно улыбнулась. – Я не могла тебя бросить, потому что друзья твои разошлись. Кое-как привела в чувство, чтобы узнать адрес, отвезла домой, уложила спать, уснула рядом сама. Что было дальше, ты знаешь. Я не планировала с тобой встречаться, но что-то меня в тебе зацепило. Наверно, впервые в жизни у меня появилось какое-то осознанное желание. А потом…

Марина махнула рукой: дескать, не о чем говорить.

– Но почему ты бросила нас?

Она молчала с минуту, не меньше. Я словно слышал стрелки часов, стучащие мне по голове. За последний год, наверно, не было ни одного дня, когда я не задавал себе этот проклятый вопрос. Меня волновало даже не то, почему женщины уходят от таких «прекрасных мужчин». Я пытался понять, почему они могут уходить от своих детей!

– Потому что устала.

– Устала?!

Марина отвернулась. Я понял, что больше не вытащу из нее ни слова. Скоро мы с Томкой должны быть во дворце спорта «Салют» на занятиях по художественной гимнастике.

– Ладно, пойду. У тебя, наверно, сейчас полно забот.

– Не знаю. Кормухиным занимается его бывшая жена. Они так и не развелись… он тебе говорил?

– Нет.

– Все его юридические и личные контакты все еще там, в прежней семье. Я даже не знаю… – Она обвела рукой вокруг, – …не знаю, куда все это денется.

– Ну да, брачный контракт ты с ним заключить тоже не успела.

Марина метнула на меня острый взгляд. Будь он ножом, я бы порезался.

– Он и об этом успел тебе рассказать.

– Он боялся, что ты его облапошишь. Не знаю, прав ли был. Тебе виднее.

Я направился в прихожую. У двери остановился. Наверно, требовалось еще что-то сказать, но слова закончились. По крайней мере, сейчас их точно не было.

Томка надулась. Врала, конечно, потому что так не дуются – едва не лопаясь от смеха. Но я не склонен был поддерживать игру. К дворцу спорта мы ехали молча. Даже без музыки. Мне требовалась тишина.

Но зато на парковке дворца завязался очередной, и довольно неприятный для нас обоих, разговор. Я уж думал, что больше никогда не придется в чем-либо убеждать мою понятливую девочку.

– Том, рядом с тобой на заднем сиденье сумка с гимнастическим купальником и чешки. Забирай и беги.

– Нет.

– Что? Повтори, милая, я не расслышал.

– Пап, я не пойду.

Она стала серьезной. То есть уже не притворялась. Она собиралась отстаивать свое право на принятие самостоятельных решений. Не рано ли?

– Том, в чем дело? Тебе всегда нравилась гимнастика.

– Никогда не нравилась.

Я начал злиться. Впрочем, совершенно напрасно. Я видел, что она не капризничает.

Я отдал ее в гимнастику пару месяцев назад. Ее энергия била через край, одних танцевальных занятий во дворце пионеров и частных уроков по русскому языку явно не хватало – после них Томка целый вечер могла носиться по квартире или во дворе, сшибая коленки. Кто-то из знакомых родителей в садике обратил мое внимание на художественную гимнастику. Я отвез Томку в любительскую группу. Поначалу все шло хорошо, а потом дочка стала брыкаться. В каждый новый приезд покидала машину все менее энергично. В последний раз мне пришлось вытащить ее за локоть. Она едва не плакала.

Я ничего не понимал. Ведь ей всегда нравились подвижные игры.

– Тома, что не так?

– Все так, пап. Просто я не хочу на гимнастику. – Она привстала на ноги. В глазах появился блеск. Томка придумала, как отвлечь мое внимание. Увы, она не знала, что папа сегодня не склонен либеральничать. Хватит с меня женской дури на сегодня, ей-богу. – Знаешь, пап, что я придумала…

– Нет! – крикнул я и ударил кулаком по спинке соседнего кресла. – Выметайся из машины бегом, у меня нет времени спорить! Быстро!!!

Томка отпрянула. Личико, секунду назад озарившееся радостью, съежилось, как сушеный финик. Томка заплакала. Совершенно искренне и очень горючими слезами.

– Блин…

Лавина сожаления и злости накрыла меня в один миг. Одной своей половиной я безумно жалел ее, эту маленькую пичужку, стойкую, но удивительно ранимую, а другой чувствовал, что нельзя все время потакать ее капризам и исполнять малейшие желания: сегодня она хочет заниматься, завтра не хочет, а ты изволь прогибаться под ее изменчивый мир. Так тоже никуда не годится.

– Тома…

Рыдания. Всхлипы. Душа моя разбивается на мелкие кусочки.

Я вышел из машины, хлопнув дверью. Томка, испугавшись, что я собираюсь оставить ее одну внутри, заревела еще громче, бросилась к стеклу, прижала к нему ладошки и личико.

«Папааааа!» – шевелились губы.

Нет, я не выдержу…

Я открыл заднюю дверцу, мягко отодвинул дочку. Сел рядом. Она тут же прижалась ко мне, уткнулась носом в грудь, обняла так крепко, что дух вон. Стала потихоньку успокаиваться. Я решил выждать немного, чтобы дать ей утихнуть настолько, чтобы можно было поговорить.