Привет, прощай и все, что между ними - Дженнифер Е. Смит

то же самое: «Я люблю-люблю-люблю тебя».

Когда Клэр была маленькой, она спросила, почему они так делают. Родители улыбнулись и ответили, что они любят друг друга в три раза сильнее, чем остальные.

Позже, когда она стала достаточно взрослой (ей стукнуло девять) и начала задавать более коварные вопросы, они усадили ее и рассказали правду о том, что оба раньше уже были в браке.

– Но почему? – спросила Клэр, пытаясь осмыслить тот факт, что ее родители не только жили до нее, но к тому же у них были жизни друг до друга. Казалось совершенно невероятным, что когда-то они не были семьей, что каждое воскресное утро на их столе не было блинчиков, их имена не были выведены на указателе перед домом, их обувь не стояла в ряд у задней двери.

– Почему?.. – спросила Клэр, сморгнув слезы. Весь ее мир, казалось, развалился на части. – Почему вы просто не подождали друг друга?

– Мы были молоды, – ласково объясняла мама, поглаживая ее по волосам. – Мы думали, что уже встретили свою настоящую любовь. Но на самом деле это была всего лишь первая любовь.

– Мы стали старше, и что-то поменялось, – сказал папа. – Но нам повезло. В нашей жизни появилась вторая любовь, еще лучше.

Он взял маму за руку:

– Поэтому я не просто люблю твою маму. Я люблю-люблю-люблю ее.

– Тогда почему три раза? – спросила Клэр. – Разве это не вторая любовь?

– Потому что двух раз недостаточно, – с улыбкой ответил отец. – А если бы я повторял это слово тысячу раз, то опаздывал бы на работу.

Клэр понимает, что у нее не совсем обычные родители: и не потому, что оба в разводе, а потому, что удивительно счастливы сейчас. Но она не знает, из-за чего. То ли потому, что им повезло обрести друг друга, несмотря на прошлые ошибки. То ли потому, что вторая любовь действительно лучше первой.

Но как бы то ни было, Клэр чрезвычайно осторожна, когда дело касается любви. Слишком уж много всего неопределенного, слишком высока вероятность наделать ошибок.

И больше всего на свете ей не хочется, чтобы Эйден оказался ошибкой.

Так что, как бы ни были сильны ее чувства, она не хочет торопиться со словами. Ведь сказанное не воротишь. Клэр хочет произнести их только тогда, когда будет готова, и обязательно особенному человеку, который точно будет первым, последним и единственным.

– Ну да, только ты все равно постоянно говоришь их, – заметил как-то Эйден, когда они стояли у раковины и мыли овощи, купленные на фермерском рынке. – Своим родителям. И Бинго.

Клэр закатила глаза:

– Это же совсем другое! А Бинго вообще собака.

– Так что, мне нужно просто больше попрошайничать? – пошутил Эйден и начал опускаться на колени прямо на кухне.

Клэр схватила его за руку, заставила выпрямиться и вместо ответа поцеловала.

– Не попрошайничай! – сказала она таким же тоном, каким приказывала собаке.

И сейчас Клэр находится в совершенном замешательстве от его реакции – ведь так долго между ними сохранялось хоть и хрупкое, но понимание.

Клэр поворачивается к нему лицом, но Эйден по-прежнему не хочет смотреть ей в глаза.

– Пусть я никогда не говорила этих слов, но всегда ясно давала понять о своих чувствах к тебе. И вообще, почему слова имеют для тебя такое большое значение?

– Просто имеют, и все. – Эйден поднимается на ноги и отряхивает джинсы сзади. – И не потому, что ты говоришь их, а потому, что не говоришь.

Он собирается уйти, и Клэр тоже встает с бордюра.

– Не понимаю, почему ты так расстраиваешься из-за этого сейчас? – Она бежит за ним. – По-моему, раньше тебя это не особо заботило…

Эйден резко останавливается:

– Боже, Клэр! Конечно, заботило. Как ты думаешь, сколько раз человек может говорить «Я тебя люблю» и не слышать этого же в ответ?

У Клэр сжимается сердце. Эйден больше не злится. Он полон боли.

– Прости, – говорит она и тянется к его ладони.

Но Эйден отдергивает руку и поворачивается к машине, ища ключи.

– Я привык думать, что это просто одно из твоих дурацких правил, – говорит он, продолжая стоять к ней спиной. Его рубашка стала мокрой от дождя, в волосах блестят капли. – Но сейчас уже нет.

Клэр моргает, ощущая оцепенение во всем теле. Она намеревалась расстаться сегодня с Эйденом, но теперь осознает, что по-настоящему не готова к этому. По крайней мере, точно не так. Не так, как это делают большинство пар: ссорятся и копаются в прошлом, вспоминают старые обиды и бросают их друг в друга словно гранаты. Конец их отношений Клэр представляла себе щемящим и фатальным: со скупой слезой, печальными объятиями и храбрым «прощай».

Эйден уже сидит в машине и заводит мотор. Испугавшись, что он уедет без нее, Клэр торопливо подбегает к пассажирской дверце и запрыгивает внутрь. Эйден, не проронив ни слова, тут же срывается с места. Его руки крепко сжимают руль, губы сжаты.

Они почти доезжают до центра городка, когда он вдруг прочищает горло, и Клэр едва не подпрыгивает от раздавшегося хриплого звука:

– Куда?

Она пожимает плечом:

– Куда хочешь.

– А как же список?

Клэр смотрит на него.

– Сейчас это кажется настоящей глупостью, – тихо отвечает она, но он не согласен.

На светофоре загорается зеленый, и Эйден поворачивает налево.

– Нужно заправиться.

– Хорошо, – с чрезмерным энтузиазмом отзывается Клэр.

Ей становится легче от того, что они шагнули вперед. Сделав глубокий вдох, она пытается снова:

– Отличная идея.

Заправочная станция расположена на окраине города. Это небольшой участок неровного асфальта с шестью проржавевшими колонками. За ними находятся автомойка с темными окнами и мини-маркет, в окне которого виднеется скучающий продавец, листающий за прилавком журнал.

Эйден, не говоря ни слова, выскакивает из машины и обходит ее спереди, чтобы оказаться у топливного бака, который расположен со стороны Клэр. Пока он вставляет шланг, она достает телефон, и салон машины наполняется слабым светом. Сейчас чуть больше десяти часов, и предстоящая ночь, которая раньше казалась ей самой короткой ночью в ее жизни – ведь нужно было успеть столько всего сказать и в стольких местах побывать! – теперь представляется ей бесконечной и полной неопределенности.

Эйден прислоняется к ее окну, пока ждет, когда наполнится бак, синяя клетчатая ткань его рубашки прижимается к стеклу. В любой другой раз она бы, например, открыла окно, чтобы напугать его, а он, например, развернулся бы и вдруг погрозил ей щеткой, чтобы она вышла и помогла ему, и потом, ожидая, пока щелкнет пистолет, они вместе мыли бы окна его вечно грязной машины.

Но только не