Сезон охоты на кротов - Евгения Витальевна Кретова

— Денис… Я не знаю, с чего ты взял, что приезд твоего отца как-то связан со мной. Это ведь и его родной город. Здесь он вырос, учился, здесь остались какие-то друзья… Меня ваш приезд тоже был неожиданностью. Но мы ничего такого не обсуждали, честно. Да и нечего обсуждать, Денис, пойми. Мы взрослые люди, наши дороги разошлись. И никак не сойдутся вновь. И дело не в том, что у меня теперь нет Игоря, а у него умерла Ольга. Мы просто стали чужими людьми. Я очень надуюсь, что твой отец кого-то встретит, с кем ему будет хорошо. Потому что до сих пор чувствую вину, что сделала ему больно.

Денис внезапно распахнул дверь, замер на пороге — злой и взъерошенный.

— Не оправдывай его. Это он виноват, что ты полюбила другого, что ты ушла. Он всегда был сухарем, он ничего, кроме денег своих не видел…

Ирина, продолжая смотреть на сына снизу вверх, качнула головой:

— Денис…

— Не спорь! Я знаю. Я не маленький. Я сам это чувствую каждый день…

— Денис, все не так…

Парень рассмеялся — вышло зло и неестественно.

— Денис, ты сейчас ведешь себя некрасиво. Ты пытаешь навязать нам свою волю, — уперевшись о стену, она медленно поднялась. — Мне тяжело это признавать, то ты манипулируешь — во всяком случае пытаешься — мной. Я не вернусь к Антону. Ни сейчас, ни потом. Вне зависимости от того, будет у меня кто-то или нет. Надеюсь, это теперь достаточно ясно.

— Да уж куда яснее.

Он прошел мимо нее, собрал портфель — слишком спокойно и методично, обулся, схватил с вешалки куртку и вышел из квартиры.

— Хорошего дня! — зачем-то крикнула ему в спину Ирина. Он не услышал: ее голос совпал в грохотом створок лифта и был заглушен ими.

Постояв так еще немного, она вернулась на кухню, набрала номер Антона:

— Привет. Думаю, он сегодня вернется домой.

— Что случилось?

— Мы серьезно поговорили, — она вздохнула, собираясь с силами. — Оказалось, он воспринял ваш переезд как твое намерение помириться со мной и сойтись снова.

— Бред какой, он же знает, что причины в другом…

— И тем не менее. Я была вынуждена объяснить, что не вернусь…

— Надеюсь, ты это сделала не так как тогда мне? — в голосе Антона послышалась злая ирония.

Ирина прикрыла глаза, закусила губу — в тот день она, действительно. вела себя не слишком тактично.

— Нет, я была максимально предупредительной.

Антон вздохнул — с раздражением и досадой:

— Хорошо. Надеюсь, этот этап мы прошли.

Глава 10. Сосновский

Москва, среда

Обухов добрался до офиса Юрьева к шести часам вечера — из здания «Аллюр-строя» тонкой струйкой выбирался народ. Служащие сбрасывали с лиц маски дежурной доброжелательности, мрачнели на глазах, кутаясь в шарфы и укрываясь от промозглого ветра. Их ждал переполненный транспорт, домашние дела, растянутые в мгновение домашнего уюта. Он им немного завидовал. Да что там немного — крепко он им завидовал, его-то дома не ждал ни уют, ни будничные хлопоты. Он, наверное, по этой причине и на встрече с Сосновским настоял именно сегодня, после окончания рабочего дня.

— Филипп Иванович, — он пожал руку немолодому, но явно следившему за собой мужчине. Ему было хорошо за сорок, однако он казался подтянут, двигался уверенно и стремительно, как человек с крепким здоровьем и подвижным образом жизни. В нем чувствовалась сила и энергия. — Рад, что вы нашли время для встречи.

По кислой улыбке Сосновского легко читалось раздражение, но вслух мужчина ничем себя не выдал — предложил присесть, хотел угостить кофе, но Обухов отказался: старая, еще с института привычка, которую вдолбил преподаватель по уголовному процессу, старенький, еще наверняка помнивший времена НКВД, препод. «Вот выпили вы у свидетеля чай, а он раз и обвиняемым стал. Чувствуете, как нехорошо, некрасиво», — эта фраза, сказанная скрипучим старческим голосом, до сих пор звучала в голове Обухова, и он интуитивно уклонялся от любого личного взаимодействия со свидетелями. Особенно на первых порах расследования.

Сосновский развел руками, устраиваясь напротив следователя в удобном офисном кресле.

— Я бы предпочел, чтобы моего разговора с вами было достаточно, и ваши сотрудники не изымали рабочие компьютеры, не опечатывали бы сейфы и кабинеты, — проговорил, продолжая сдержанно улыбаться и исследовать гостя.

Обухов не возражал — пусть изучает. В ответ на сетование Сосновского уклончиво отозвался:

— Это наша работа… Каким был Юрьев? — неожиданно для себя спросил Обухов. Он только что видел бывшую жену убитого, видел его прижизненные фото и никак не мог понять, каким должен был быть человек, чтобы жить такой жизнью. В голове не складывалась картинка, а это означало, что у него нет какого-то важного, цементирующего компонента.

Сосновского вопрос поставил в тупик:

— В каком смысле?

— В смысле характера, привычек… — он решил, что можно начать с характера и привычек убитого, а там дальше раскрутить свидетеля на какие-то еще подробности, обычно это работало.

— Ах, вот вы о чем… Обычный, — заместитель Юрьева пожал плечами. — Работал много, иногда позволял себе расслабиться. Женщин любил. Деньги уважал. За собой следил, но без фанатизма. Не любил напрягаться, знаете ли.

А пока Сосновский рассказывал, Обухов приглядывался к нему, чтобы понять, на сколько ему можно доверять, на сколько он может быть полезен следствию. Миллион мелочей, выработанный годами: изогнутая бровь, отведенный некстати взгляд, карандаш в руках, изменившийся тембр голоса.

Вот и сейчас, брошенная замом Юрьева фраза, зацепила следователя. Юрьев был не в лучшей спортивной форме, это Обухов прекрасно помнил, осматривая тело. «Пивной» животик, кожа рыхлая, отеки… Его зам изрядно приукрашал память о своем шефе. Зачем? Обухов не стал озвучивать свои сомнения.

— Хорошо, — кивнул, сделав отметку в блокноте. — У него была возлюбленная в последнее время?

Сосновский мрачно посмотрел на следователя:

— У Кости всегда были возлюбленные, чаще — не одна. Подробности я не знаю, всегда старался держаться от этого подальше… — Он брезгливо повел плечом. Движение не ускользнуло от внимательного взгляда Обухова. — Посмотрите в сотовом, кому он звонил, кто ему звонил,