Шоншетта - Марсель Прево

– Несчастна? – сурово спросила Шоншетта, – да она умерла бы! я знаю ее. Ах, месье Жан, с вашей стороны нехорошо даже сомневаться в этом. Неужели вы не видите всей той нежности, которую Луиза выказывает вам? Однако она вовсе не скрывает своей любви, бедная, милая Луизетта! Я даже ставлю ей это в вину, а вы ничего не понимаете и спрашиваете у меня, любит ли она вас! Так вот для чего вы просили меня прийти сюда? Это нелепо, месье д'Эскарпи! Нелепо и… очень дурно! – и она, рыдая, упала на скамейку.

Жан опустился рядом с нею, согнувшись, закрывая лицо руками. Кругом быстро темнело.

Шоншетта первая прервала молчание.

– Что же это такое, что грозит счастью Луизы? – шепотом спросила она. – Вам неожиданно прислали приказ явиться на службу? Подождите; потом вы опять освободитесь. Я сказала, что Луиза умрет от разрыва между вами, но она настолько благоразумна, что покорится отсрочке.

– Нет, – глухо ответил Жан, не открывая лица, точно не смея встретить ее взгляд, – нет… не то. Не думайте, что я так низок, как вам покажется с первого взгляда. Не презирайте меня, умоляю вас! Так вот… я сам не хочу больше этого брака, то есть я не могу!

– Замолчите! – воскликнула Шоншетта, поднимаясь, чтобы уйти. – Я, конечно, не знаю, почему вы просили меня прийти сюда, но думаю, что слышала довольно! Прощайте! И прошу вас не выбирать меня больше в свои поверенные.

Жан бросился за ней и, не помня себя, схватил ее за руку.

– Вы хотите удержать меня силою? – надменно спросила она.

– Простите! – пробормотал он, выпуская ее руку, – не отказывайтесь выслушать меня! Вы не вправе отказываться. Постойте… дайте мне сказать вам, что заставляет меня принять это тяжелое решение, и вы простите мне…

– Никогда! – ответила Шоншетта, – пустите меня. Вы мне отвратительны!

– Почему вы не считаете меня вполне искренним? Вспомните, что сегодня утром мы вместе причащались!

На этот раз д'Эскарпи попал в цель: Шоншетта остановилась и, взглянув ему прямо в лицо, прошептала:

– Это правда. Что же вы хотели еще сказать мне?

– Что вы жестоки, обращаясь со мною таким образом, что я – просто несчастный человек. Обстоятельства связали мне руки. Ах, я сделал все, что мог, я боролся. Но в последний момент я колеблюсь. Я не смею солгать Луизе, но сознаю, что будет ложь, если я скажу ей, что люблю ее иначе, чем сестру.

– Если вы не любили Луизу достаточно сильно, зачем же вы согласились на этот брак?

– Разве я знаю? Вы слышали историю нашего союза; его решили, когда мы оба были детьми и играли вместе. Ничто не убивает так основательно возможность любви, как такая детская дружба. Мы встретились взрослыми. Сначала Луиза очаровала меня своей удивительной искренностью, привлекательностью. Потом… потом я понял, что для меня она только – сестра. Еще месяц назад я все-таки считал наш брак возможным: любви не было, но вместо любви в моем сердце жило чувство, заставлявшее меня смотреть на Луизу, как на женщину, выше всех других. Теперь этого нет!

– Отчего? – прошептала Шоншетта, все более волнуясь.

Жан молчал. Под деревьями было почти совсем темно, хотя на западе по небу все еще тянулись яркие красные полосы. Сами не зная, для чего они это делают, молодые люди снова опустились на скамейку. И только тогда Жан ответил на вопрос Шоншетты:

– Потому что я люблю другую женщину и уже не имею права отдать Луизе сердце, которое никогда и прежде не принадлежало ей, а теперь всецело принадлежит другой.

– Несчастная Луиза! – прошептала Шоншетта.

– Ах, верьте мне, я отдал бы жизнь за то, чтобы ничего этого не было, – с горечью сказал Жан. – Лучше бы я умер раньше этого! Я хотел бы погибнуть при крушении, остаться там, в Дакаре, где лежит столько моих товарищей. Ну, что же? Теперь вы мне верите? Понимаете, что я не лгу? Ваше сердце также возмущается возможностью отдаться одной женщине, когда любишь другую? Ну, скажите же, что мне делать! Клянусь, что поступлю так, как вы посоветуете мне!

Шоншетта молчала, а потом сказала взволнованным голосом:

– Кто же та женщина, которую вы любите больше, чем Луизу?

Д'Эскарпи несколько минут не отвечал.

– Та, которую я люблю, – наконец выговорил он, – никогда не узнает этого. Имя… не важно. Если я должен лишить счастья Луизу – Луизу, которой готов всем пожертвовать до последней капли крови, – то уж никак не затем, чтобы на этом построить свое собственное счастье. Той, кого я люблю, я никогда не скажу, что ради нее разбил две жизни…

– Что же вы будете делать потом? – спросила Шоншетта.

– Что буду делать? Не знаю! Уеду подальше от Бретани, С которой так сроднилась моя душа. В наших колониях, знаете, есть ужасные районы, но, пока я был полон жизни и надежд, климат щадил меня; теперь, когда я вернусь туда с душой состарившейся и опустевшей, пощады, надеюсь, не будет…

В словах молодого моряка было столько горя, столько бурной сердечной тоски, что Шоншетта почувствовала, как все задрожало в ее напряженной душе; яркий, безжалостный свет внезапно пронизал потемки, царившие в ней, и обнажил тайну, которую до сих пор она не хотела видеть. И, почти лишаясь чувств, при мысли, что Жан уедет, уедет для того, чтобы умереть, она бессознательно прошептала:

– Нет… не уезжайте! Я не хочу!

Она почувствовала, как две горячие руки схватили ее руки и сжали их крепко, до боли.

– О, благодарю, благодарю вас, Шоншетта, за эти слова! – прошептал Жан, – благодарю! Ни слова больше! Позвольте мне уехать, унося с собой воспоминание о том, что вы пожалели меня. Будьте сострадательны, не берите своих слов назад – они утешили меня.

Шоншетта опомнилась и высвободила свои руки. Гордое сознание, что она любима, восторженная радость при мысли, что сама любит, заставили ее позабыть все на свете. Она жаждала услышать из собственных уст Жана ответ на призыв своего сердца и потому еще раз спросила:

– Как зовут ту, которую вы любите?

Жан отвернулся; он не смел ответить; но, пока они оба молчали, изнемогая от волнения, позади них прозвучал голос тихий, как вздох:

– Шоншетта, скрытная девочка, зачем ты мучишь Жана? Ты прекрасно знаешь, что он любит тебя.

Молодые люди обернулись; белая фигура, смутно рисовавшаяся в полумраке, оперлась на спинку скамейки.

– Луиза! – вскрикнули они в один голос, прижимаясь друг к другу, пораженные как бы привидением.

– Ах вы, большие дети! – продолжала Луиза голосом, в котором почти не слышалось волнения, – теперь я вас испугала? Это – уж ваша вина: зачем назначать друг другу свидание в этом уголке парка? Давайте-ка свои руки, влюбленные, я соединю вас!

Жан и Шоншетта обнимали Луизу, целуя ее руки, как руки святой.

– Прости! Прости нас, прости! – вне себя повторяли они.