Люблю и ненавижу - Виктория Лайт

– Да, – счастливо прошептала Карен, прижимаясь к нему ближе.

На самом деле она вовсе не жаждала провести с ним ночь. Слишком много случилось, и ей гораздо больше хотелось так сидеть рядом с ним, обнимать его и чувствовать, что он рядом и никогда не покинет ее.

– Знаешь, Карен, мне сейчас надо бежать, – запинаясь, сказал Эд через некоторое время. – Я договорился о встрече, и мне обязательно надо быть.

– Конечно, я все понимаю.

Она разомкнула руки и встала.

– Не грусти, хорошо? – Он ласково потрепал ее по плечу. – Мы ведь завтра тоже встретимся.

Она закусила губу. Неужели он не понимает, что он нужен ей сейчас, а не завтра?

Салливан звонко чмокнул ее в губы.

– Ну я пошел.

Нет, не понимает.

Карен помахала ему на прощание и попыталась весело улыбнуться. У нее вышла какая-то безжизненная гримаса, но Эдуард Салливан уже не видел ее – он слишком торопился, чтобы оглядываться назад.

На следующий день он не пришел и не позвонил, хотя Карен все время ждала его. У миссис Кордейл был выходной, и она порой начинала ворчать на бездельницу-дочь:

– Не пойму я тебя, Карен. То ты дни и ночи проводишь в своей больнице, то сидишь дома.

Карен не говорила матери о том, что скорее всего она больше не вернется в больницу. Предугадать реакцию миссис Кордейл было практически невозможно – ей очень не нравилась работа дочери, однако зарплата Карен приходилась как нельзя кстати.

Промучившись весь день в неизвестности, Карен долго не могла уснуть. Она придумывала сотни причин, объясняющих молчание Эда, но не одна из них не была достаточно весомой, чтобы успокоить ее.

Завтра он обязательно придет, твердила Карен, засыпая. Она надеялась увидеть Эда во сне, но ее мозг был слишком измучен, и никакие сновидения не тревожили ее покой…

Когда второй день подряд Карен не пошла на работу, миссис Кордейл почуяла неладное.

– В чем дело? – допрашивала она дочь за завтраком. – Ты взяла отпуск?

– Нет.

Карен зажмурилась. Рано или поздно ей все равно придется посвятить мать в свои проблемы. Почему бы не сделать этого сейчас?

– Мама, у меня не все в порядке в больнице…

– То есть? – миссис Кордейл отложила в сторону хрустящий тост и нахмурилась. – Ты испортила какой-нибудь дорогой прибор?

Ах, если бы дело было в этом! Карен едва подавила улыбку.

– Нет, дело не в этом. Никаких материальных проблем, не бойся.

– Вот и хорошо, – выдохнула миссис Кордейл. У нее отлегло от сердца. Какую-нибудь крупную выплату им сейчас не потянуть.

– Но, скорее всего, я не смогу больше работать в больнице, – тихо продолжила Карен.

– Тебе давно пора уходить из этой больницы, – категорично заявила миссис Кордейл. – Если ты наконец взялась за ум, я очень рада.

Она допила кофе и принялась собираться на работу. Карен немного приободрилась. Раз мама так реагирует, значит, еще не все так плохо. Она сможет устроиться в каком-нибудь другом месте, может быть, вместе с Энни на почте, будет зарабатывать деньги. Им с Эдом хватит…

Карен проводила мать и принялась прибираться в квартире. Она не позволяла грустным мыслям одолевать себя. Все обязательно наладится.

За ревом пылесоса она не сразу расслышала телефонный звонок.

– Алло, – проговорила она в трубку.

– Карен, это ты? – спросил мужской голос.

На душе у Карен потеплело. Это был он.

– Привет, Эд, – сказала она беззаботно. – Как дела?

– Нормально, – ответил он несколько удивленно. – А ты как?

– Не могу сказать, что прекрасно, – рассмеялась она, – но все в норме.

Особенно сейчас, когда я слышу твой голос, добавила она про себя.

– Я рад. Знаешь, у меня для тебя есть кое-какие новости. – Эд замялся. – Они наконец договорились, как с тобой поступить, и Мелтон хочет, чтобы ты подъехала сегодня в больницу к четырем часам.

У Карен пересохло во рту. Как быстро они разобрались, как с ней поступить.

– Конечно, я приеду, – проговорила она после небольшой паузы. – А ты случайно не в курсе, что они решили?

Конечно, Эд должен знать. Наверняка Макфлайер ввела его в курс дела.

– Мне неудобно отсюда говорить. Вдруг кто-нибудь услышит…

У Карен потемнело в глазах. Неужели он не понимает, насколько важно ей быть подготовленной к тому, что они скажут ей сегодня?

– Эд, я очень прошу тебя, расскажи, – произнесла она настойчиво.

– Ладно, – вздохнул он. – Они как-то замяли это дело. Никакой огласки и проверяющих из медицинской комиссии штата не будет. Очень удачно для больницы, этот Гэлгем – парень с головой.

Карен слушала его и удивлялась собственной выдержке. Откуда у нее силы спокойно воспринимать все это?

– Ну а тебе придется уволиться, – выпалил Салливан скороговоркой.

Первой мыслью Карен было: бедняга Эд! Как ему тяжело сообщать мне это…

– И еще… тебе надо будет дать обещание никогда больше не заниматься медицинской практикой, – продолжил Салливан. – Ты не сможешь работать медсестрой, и учиться на врача тебе тоже не позволят.

– Но… как же так? – пролепетала Карен. – Я никогда не смогу стать хирургом?

Несмотря на всю свою готовность уйти из хантервильского госпиталя и работать на почте с сестрой, Карен втайне лелеяла надежду на то, что она сможет когда-нибудь доучиться и заниматься любимым делом. Когда-нибудь позднее, и не здесь, когда все забудется и никто не будет знать об этой истории. Ведь на самом деле она не совершила ничего ужасного.

Трудно сознавать, что в глазах людей ты преступница. Особенно когда это не соответствует действительности.

– Карен, ты должна их понять, – пробормотал Эд.

– Понять? – воскликнула она. – Они спасли свои шкуры, но избрали меня козлом отпущения? Я должна расплачиваться одна?

Карен душили рыдания. Салливан молчал.

– Я была готова уйти, – лепетала она в трубку. – Была готова. Я все понимаю. Но они не должны лишать меня возможности продолжить учебу. Они не могут…

– Карен, послушай меня! – Голос Салливана звучал расстроенно. – Мелтон оберегает репутацию больницы, поэтому воспользовался возможностью замять эту историю. Никто ничего не узнает. Но в их глазах это тебя не извиняет, и они собираются покарать тебя со всей строгостью.

Карен всхлипывала.

– Я пытался защитить тебя, но у меня ничего не вышло. Никто не желал меня слушать. Если бы все вскрылось, тебе пришлось бы предстать перед судом, и его приговор мог быть более суров… Карен, ты слышишь меня?