Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Шефнер

– Вернемся к реальности, Паша! Быть может, авария произошла в то время, когда на пароходе вспыхнула эпидемия? Команда утратила работоспособность…

– Не слишком ли много удовольствий на один день – тут тебе и авария, тут тебе и эпидемия, – засмеялся Павел. – Ты хорошо обследовал там? – обратился он к чЕЛОВЕКУ, указав рукой вниз.

– Подвал осмотрел я. Ничего там не нашел я, – ответил «Коля».

– Темнишь что-то, тунеядец! А ну-ка веди нас туда.

Мы спустились в трюм по наклонному ходу. Он был действительно пуст, если не считать множества массивных платиновых болванок, лежавших под слоем ила; ими было вымощено все днище. Несомненно, они играли роль балласта, способствуя остойчивости судна.

– По миллионам топаем! Прямо-таки священная дрожь меня пробирает! – высказался Павел. Он и в дальнейшем никак не мог привыкнуть к обилию платины на Ялмезе и к тому, что бывшие обитатели планеты относились к этому металлу без всякого почтения.

…Трюм имел пять отсеков, но все водонепроницаемые двери оказались открытыми. Получалось, что за плавучесть парохода не только не боролись, но и способствовали скорейшему его затоплению! Ошеломил нас и характер пробоин. Мы без труда обнаружили их в среднем отсеке; их имелось две, по одной в каждом борту. Заусеницы, рваные лохмотья железа окаймляли их не с трюмной стороны бортов, а торчали наружу. Дыры были пробиты изнутри! Судно погубили умышленно!

Я немедленно выдвинул предположение, что в то время на Ялмезе шла война, и вот на пароход, шедший под флагом страны «А», напал эсминец страны «Б». Пассажиров и команду взяли в плен, а судно – на буксир. Но вскоре…

Ррромантика! – насмешливо изрек Павел. Искусственные челюсти Невыразимой прелести.

– Ты смеешься над моими догадками, но не выдвигаешь своих, – с досадой сказал я. – А ты-то сам в чем видишь причину гибели судна?

Но он уклонился от ответа и зачем-то придрался к чЕЛОВЕКУ, стал упрекать его в том, что тот умолчал о пробоинах.

– Доложить вам о том, что в доме есть, приказ был мне, – начал «Коля». – Вам о том, что есть, доложил я. Но дыра в стене – это не то, что есть. Дыра – это отсутствие того, что было в былом на месте данной пустоты. Вам о том, чего нет, не стал сообщать я.

– Ишь ты, софист какой выискался! С тобой спорить – все равно, что дохлую корову доить… Веди нас наверх! Да светись посильней, нечего тут режим экономии наводить!

Выслушав повеление Павла, чЕЛОВЕК включил самосвечение на полную мощность – и повел нас вверх по наклонному ходу. Мы очутились в камбузе. На занесенной илом кухонной плите нами были обнаружены платиновые сковороды, кастрюли, дуршлаги.

– Направь-ка струю гидромонитора вон туда, – приказал Белобрысов «Коле», указав на мусорный бак. Тот, кто живет, судьбой искусанный, Того не охмурить уютом, Он не по злату, а по мусору Вернее жизнь узнает чью-то.

Со дна бака мы извлекли несколько пустых консервных банок; следов коррозии на них не имелось, поскольку они были отштампованы из платины.

– Вот это тара! – снова взволновался Павел. – Хотел бы я откушать порцию килек в такой упаковочке!.. Только мы на этом лежачем голландце ни одной целой банки не сыщем.

– Почему ты так уверен в этом? – спросил я.

– Смотри, Степа, как у них донца внутри исцарапаны. Кто-то выскребывал содержимое до последнего миллиграмма. Не от сытой это жизни!.. Я-то, Степа, понимаю. Влипал в такие ситуации. Раз до того оголодал, что пальто на базар снес. За гроши отдал.

Эй вы, волки с барахолки, Спекулянты-маклаки, Жизнь ударит вас по холке И подденет на штыки!

По очередному пандусу мы поднялись в коридор, по обе стороны которого были расположены каюты, и вошли в одну из них. Ослепленные исходящим от чЕЛОВЕКА светом, навстречу нам метнулись рыбы. На невысоком возвышении – очевидно, то была койка – колыхались бледные ошметки какой-то ткани, покачивались стебли водорослей. Здесь же лежали останки ялмезианина. Кости вполне соответствовали человеческим, и череп тоже был аналогом человеческого.

– Так вот что ты имел в виду, докладывая нам о «секретных конструкциях наших»! – проговорил Павел, обращаясь к «Коле». – А мы-то, олухи, не поняли!.. Я еще какую-то секс-чепуху понес… Ты уж извини меня, «Николаша»!.. И вы, товарищ, – не знаю, как вас по имени-отчеству, извините! – С этими словами друг мой поклонился останкам ялмезианина.

В соседних каютах мы тоже обнаружили кости погибших, а в кают-компании насчитали около двухсот черепов. То, что ялмезиане телесно подобны нам, нас не удивило, ибо и по их архитектуре, и по памятнику, о котором еще во время облета сообщил нам «Андрюша», можно было догадаться о их соматическом сходстве с людьми. Удивила нас странная психология этих иномирян. Почему не искали они спасенья, если берег был так близко?

Разгадка – вернее, то, что тогда показалось мне разгадкой, – мелькнула у меня в тот момент, когда мы спустились на один «этаж» (как выражался чЕЛОВЕК) ниже – и опять по пандусу.

– Чего ты все время нас по наклонным плоскостям водишь, будто мы инвалиды?! – обратился Павел к чЕЛОВЕКУ. – Неужели по трапам водить не можешь? Ну, по лестницам, понимаешь?

– Лестниц в этом доме не видал я, – ответил «Коля».

– Паша, ключ к разгадке найден! – воскликнул я. – Это судно – плавучий санаторий для страдающих болезнями ног. Однажды оно вышло в очередной лечебный круиз, и в море капитан узнал, что началась война. Тогда он увел судно далеко в океан, заглушил топки и в дрейфе стал ожидать дальнейших событий. Но время шло, съестные припасы вышли – и он взял курс на родной берег. В пути пароход был захвачен вражеским крейсером, взят на буксир. Тогда, чтобы избежать плена, пассажиры и экипаж решили затопить судно, а затем спасаться на шлюпках. Однако те члены экипажа, которые пробили отверстия в бортах, не рассчитали их сечения, не учли, что инвалиды не могут покинуть судно быстро. Вода заполнила пароход слишком рано…

– Может, Степа, война и была на этой мокрой планете, только к этим утопленникам она отношения не имеет, – безапелляционно изрек Павел. Ах, что там бой, походный строй И посвист вражьих стрел, Приходит худшее порой Для тех, кто уцелел.

– Не понимаю, Паша. Выражай свои мысли ясней.

– Степа, я думаю, этот ковчег действительно долге болтался в океане, а затем, когда вышла вся жратва, жильцы его решили, что лучше уж им утопиться, чем причаливать к берегу. На суше их что-то очень страшное ожидало.

Овчарка жила у зубного врача – И всех пациентов кусала, рыча, Но к боли той был равнодушен больной, Поскольку боялся он боли иной.

– По-твоему, выходит, что эти иномиряне решились на коллективное самоубийство? – в упор спросил я.

– Вот именно! – ответил мой друг.

Вернувшись на «Тетю Лиру», мы подробно доложили обо всем Карамышеву и высказали свои предположения. К версии Белобрысова он отнесся с недоверием, мои доводы казались более обоснованными. Но в дальнейшем стало ясно, что ближе к истине был Павел.