Офицеры и джентльмены - Ивлин Во

Настоящее лето наступило в мае. Ежедневно после обеда Гай совершал пешую прогулку по городским садам. Там было множество извилистых тропинок, деревьев различных пород, скульптуры, эстрада для оркестра, пруд с сазанами и экзотическими утками, вычурные клетки на месте когда-то бывшего здесь зоопарка. Садовники разводили в этих клетках или кроликов, или кур, или белок. Гай не встречал в садах ни одного партизана. Но улицам города, взявшись под руки и распевая патриотические песни, важно расхаживали низкорослые толстенькие девушки в военной форме, с медалями на груди и болтающимися на поясе ручными гранатами. Однако в садах, где не так давно едва передвигались ревматики с зонтиками и книжечками в руках, эти девушки почему-то не показывались.

«Держаться подальше от гражданских людей» – таково было одно из указаний, данных Гаю.

Позднее в этом месяце Гай заметил, что настроение в штабе стало настороженным и даже тревожным. Генерал и комиссар почти открыто искали расположения Гая. Ему сказали, что в военной обстановке существенных изменений не произошло. Никаких заявок на предметы снабжения штаб не давал. В саду на костре было сожжено множество документов.

Вскоре Гай получил сообщение из Бари, в котором говорилось, что в район Дврара сброшен немецкий воздушный десант, а Тито и его штаб, а также английская, американская и русская миссии были вывезены самолетом, который доставил их в Италию. Знал ли об этом генерал. Гаю известно не было. Прошло две недели. Тито, как сообщили Гаю, развернул свой штаб под защитой союзников на острове Вис.

Через несколько дней Гай получил радиограмму открытым текстом:

«Р(302)В. Лично Краучбеку. Начало радиограммы. Вирджиния сегодня родня сын. Оба здоровы. Краучбек. Конец радиограммы. Пожалуйста, имейте в виду личные радиограммы передаются только если они очень важные. За бригадира Джилпин».

– Запросите, что значат слова «родня сын»? – приказал Гай связисту.

Через три дня он получил еще одну радиограмму:

«Лично Краучбеку. Нашем номере Р(302)В вместо „родня сын“ читайте „розга сын“. Это не может рассматриваться как очень важная личная радиограмма. Смотрите нашу предыдущую. За бригадира Джилпин».

– Запросите, что значат слова «розга сын»? – приказал Гай связисту.

Наконец он получил:

Вместо «розга сын» читайте «родила сына». Повторяю «родила сына». Поздравляю. Кэйп».

– Пошлите открытым текстом, – приказал Гай связисту.

«Личная радиограмма. Краучбеку, дом Бурна, Карлайл-плейс, Лондон. Рад, что оба здоровы. Краучбек. Конец радиограммы. Лично бригадиру. Благодарю за поздравления».

Сын Вирджинии родился 4 июня, в день, когда союзные армии вступили в Рим.

– Предзнаменование, – заметил дядя Перегрин.

Он разговаривал со своим племянником Артуром Бокс-Бендером в «Беллами», где нашел убежище, пока его квартиру «оккупировали» доктор, медицинская сестра и его племянница Анджела. В клубе в эти дни было довольно безлюдно. Большинство членов помоложе отправились на южное побережье в ожидании дня, когда их переправят через Ла-Манш. У более пожилых членов настроения напряженного ожидания не замечалось. Вряд ли они даже знали о предстоящем вторжении. Социальные условности препятствовали разговорам о нем сильнее, чем любые инструкции о соблюдении бдительности.

Для Бокс-Бендера рождение племянника было событием отнюдь не радостным. Он был расстроен женитьбой Гая. Он подсчитал месяцы беременности. Всю эту историю Бокс-Бендер считал результатом помрачения ума у людей среднего возраста, за которое Гай платит необычно высокую цену – возможное лишение наследства собственных детей Бокс-Бендера.

– Предзнаменование чего? – спросил он довольно резко. – Разве вы ожидаете, что этот мальчишка станет папой римским?

– Такая мысль мне в голову не приходила. Впрочем, я должен признать, за последние несколько недель Вирджиния приобщалась к религии довольно необычным способом. Не совсем благочестивым, я бы сказал, скорее с помощью болтовни. Духовенству она, кажется, страшно понравилась. Они непрестанно наносят ей визиты, в то время как ко мне никогда не заглядывали. Ей удается вызывать у них смех. Она принадлежит к более веселому типу новообращенных, чем такие люди, как Элоиз Плессингтон.

– Прекрасно представляю себе это.

– Анджела очень помогла. Ты, конечно, знаешь все о рождении детей. А для меня это оказалось большой неожиданностью. Я никогда не задумывался над такими вещами, но мне казалось, что женщины просто ложатся на кровать и у них начинает немного болеть живот; потом они постонут немного – и вот вам ребенок. На самом деле все оказалось не так.

– Я всегда уезжал из дому, когда Анджела рожала.

– Мне было ужасно интересно. В конце концов я тоже уехал, но начало было крайне неожиданным, почти лишающим мужества.

– Я совершенно уверен, Перегрин, вас ничто и никогда не лишит мужества.

– Да. Возможно, это не совсем удачное выражение.

В штабе особо опасных операций, в его опустевших отделах царил застой. Более эксцентричные фигуры – знахарь-колдун и человек, который питался травой, – остались, но операторы и боевые офицеры исчезли. На фоне предстоящей операции «Оверлорд»[97], этой гигантских масштабов особо опасной операции, от которой, казалось, зависела судьба всего мира, значение авантюр меньших масштабов съежилось до бесконечно малой величины.

Генерал Уэйл отдал приказ не об уничтожении, а об отправке в бездонную пучину забвения груды папок, каждая из которых содержала разработанный в деталях проект плана какой-нибудь отчаянной операции. Каждая такая операция носила несколько причудливое кодовое название, и все они в свое время горячо обсуждались и неоднократно перерабатывались. Теперь все эти операции не имели совершенно никакого значения.

Йэн Килбэннок без сожаления сообразил, что он прошел зенит своих возможностей и должен уйти в тень. Он уже вел переговоры о работе в качестве специального корреспондента в Нормандии. Эта работа проходила бы недалеко от дома и оказалась бы в центре внимания, но конкуренция здесь была ожесточенной. Йэну надо было подумать о своей будущей профессиональной карьере. Его небольшой опыт в качестве репортера скандальной хроники, казалось, не соответствовал духу времени. Пришла пора, думал Йэн, утвердиться в чем-нибудь серьезном. Тогда появились бы безграничные возможности для военных откровений очевидца, и этих возможностей хватило бы на всю его жизнь.

Ему намекнули об Адриатике, и он обещал подумать. Была предложена Бирма, но от этого предложения он уклонился. Из поступавших оттуда донесений Йэну было ясно, что это место не для него. В то же время такое место могло бы оказаться подходящим для Триммера.

– Все донесения Триммера свидетельствуют об отсутствии положительных результатов, сэр, – доложил Йэн генералу Уэйлу.